Но госпожа Мирная восседала в кабинете, сосредоточенно
изучая что-то в толстенном гроссбухе.
– Большое спасибо, – от души сообщила я с
порога, – девочка просто прелесть, муж придет в восторг. Документы
отдадите?
– Не понимаю, – начала придуриваться Анна Степановна, –
какие такие документы?
– Как это?! – завопила я, радостно отмечая, что
секретарша в маленьком предбанничке перестала болтать по телефону. –
Десять тысяч долларов отдала сразу, обещали бумаги сделать моментально, а
теперь обманываете…
– Я ничего не обещала, – директриса быстро встала,
поплотнее закрыла дверь, – свидетельство о рождении, акт об усыновлении,
медицинскую карту получите у Алексея Николаевича Пискунова. Неужели вас не
предупреждали?
– Простите, я не поняла, – сбавив тон, принялась я
оправдываться, – думала, обращаться следует к вам… А можно еще ребеночка
получить?
– Пожалуйста, – пожала плечами Анна
Степановна, – хоть десяток берите.
– Мне-то больше не надо, но в Париже живут две
бездетные подруги…
– Что ж, – улыбнулась Мирная, – пусть
приезжают. К сожалению, у нас в России такие дети обречены на нищету, и мы
делаем благородное дело, меняем сиротам судьбу.
Ага, и еще получаем неплохие дивиденды от этой, так сказать,
благотворительности.
– С удовольствием посоветую Жаклине и Франсуазе обратиться
к вам, но вот только…
– Что? – спросила Анна Степановна.
– Сейчас столько пишут, что гены являются определяющим
обстоятельством в характере человека! Хотелось бы все-таки знать, что за
родители у крошек. Конечно, мы с Капитолиной их уже купили и назад отдавать не
собираемся, но… Подскажите, на что в нашем случае лучше обратить внимание при
воспитании: спрятать алкоголь, особо подчеркивать порочность воровства…
Какие-нибудь вредные пристрастия были у биологических родителей?
Мирная секунду рассматривала меня в упор немигающим
взглядом, потом, очевидно, сделала вывод – богата, но глупа и не опасна.
– Вы же понимаете, – пустилась она в
объяснения, – какие люди отдают ребенка в приют. Сейчас ведь не война,
когда в сиротских домах оказываются самые обычные дети. Я, между прочим,
тридцать лет кручусь в этой системе и не припомню благополучных родителей у
воспитанников. Либо уголовники, либо наркоманы и алкоголики…
– И все-таки, – с упорством носорога двигалась я к
цели, – вот Аня, например, темноволосая девочка, кто у нее в анамнезе?
Анне Степановне надоела приставучая и дотошная иностранка,
и, очевидно, директриса решила поскорее от меня отделаться. Она встала,
раскрыла большой шкаф, порылась на полках, вытащила довольно объемную папку,
сунула мне в руки.
«Аня Бороздина. Родилась 1 ноября 1997 года, скончалась 12
июля 1999-го» – стояло на желтой обложке. Я невольно вздрогнула и открыла дело.
Мирная оказалась права. Отец Анечки, уголовник со стажем, из
своих тридцати пяти лет почти двадцать провел за решеткой. Оставалось только
удивляться кротости и терпению Аниной мамы, Раисы Михайловны, безропотно
поджидавшей муженька и исправно беременевшей во время его кратких пребываний на
воле. У Анечки было четыре брата и одна сестра. Дети у Бороздиных получились,
как ни странно, хорошие. Старшая, пятнадцатилетняя девочка, училась на
парикмахера, мальчики ходили в школу. Дома жила только будущая парикмахерша,
остальные мотались по детским домам. Раиса Михайловна объясняла это просто –
денег нет прокормить такую ораву. Однако рожать не переставала, с упорством
дворовой кошки производя на свет никому не нужное потомство. Анечка – последыш.
К Мирной попала в мае, до этого воспитывалась в Доме малютки номер триста
шестьдесят два.
– Очень хорошее место, – пояснила Анна
Степановна, – просто удивляюсь, как тамошней директрисе удалось создать
такой коллектив. Из этого дома приходят в основном здоровые и с нормальным
развитием дети.
У Анечки и впрямь не нашлось пока никаких болячек, так,
легкий диатез на рыбу, а в остальном – полный порядок.
Бороздиным сообщили о смерти дочки, но они, как видно, не
сильно расстроились. Раиса Михайловна опять ждала очередного ребенка.
– Ладно, – пробормотала я, – а моя Оля?
– Пожалуйста, – протянула Мирная еще одну совсем
тоненькую папочку.
Внутри обнаружились разнообразные медицинские справки, из
которых стало ясно, что у девочки Верещагиной никаких хронических болячек нет.
Но ни слова о родителях или родственниках.
– Она что, в капусте родилась? – съехидничала я.
Мирная покачала головой:
– Нет, конечно, девочка поступила от Савостиной Жанны
Яковлевны. Слышали про такую?
Я покачала головой.
– Удивительная женщина, – сказала Анна
Степановна, – я вот тоже пытаюсь добрые дела делать. Ну не отдавай я детей
на воспитание в семьи иностранных граждан, какова будет судьба несчастных
здесь? Детский дом, профессиональное училище, пьянка… А так совершенно иная
судьба ждет.
«Ну надо же, – подумала я, – до чего же странное
существо человек! Оправдает любые, даже самые гадкие свои поступки».
– Но до Жанны Яковлевны мне далеко, – продолжала
Мирная, – правда, говорят, у нее большие связи в администрации президента,
якобы ее курируют на самом верху…
Несколько лет назад Савостина, энергичная врач-педиатр,
подняла в прессе удивительную кампанию. Началось с небольшого объявления,
опубликованного в газете «Из рук в руки».
«Дорогие женщины! Если вы родили нежеланного ребенка, не
убивайте дитя, принесите его нам. Вас ни о чем не спросят. Мы просто возьмем
малютку и устроим его судьбу. Не берите греха на душу».
Так начинался кризисный центр «Милосердие». Жанна Яковлевна
несколько раз выступала по телевидению, убеждая матерей никогда не идти на
детоубийство.
– Мы полностью сохраняем тайну, – сообщала
она, – никогда не спрашиваем у пришедших имен и фамилий. Боитесь показаться
на глаза, оставьте младенца у дверей. Мы устраиваем их судьбы.
Дело благословил сам патриарх, московский мэр выделил
здание, телефоны и адрес центра регулярно печатались в газетах…
– Значит, узнать о родителях Оли невозможно? –
спросила я. – Но ведь там берут только младенцев.
Мирная развела руками:
– Ничего не знаю, девочка поступила из центра, вот
сопроводительная бумага.
