– Ты мне дорог, как память о молодости, –
вразумляла подруга мальчишку, – не хочу остаток жизни поливать слезами
твою могилку!
Пришлось Кеше толкаться по воскресеньям во дворе возле
одержимых автомобилистов. В четырнадцать лет он мог не только разобрать, но,
что значительно труднее, собрать мотор. Скоро почти все мужское население
«хрущобы» бегало к нам с одной и той же фразой:
– Кешка, посмотрел бы, мотор не заводится.
Аркадий залезал под капот, что-то дергал, и «покойник»
оживал.
– Просто мистика, – поражался один из
автовладельцев. – Я ведь делал то же самое, но проклятая тачка даже не
чихнула. Парнишка – автомобильный гений.
Первое, что сделал сын, получив богатство, – купил
«Мерседес». Именно этой марке безраздельно принадлежит адвокатское сердце.
Драгоценный «мерин» моется, полируется и вытирается лично хозяином. Не дай бог
тронуть эту священную драгоценность. Как-то раз, проходя мимо гаража, я
услышала, как сынок, протирая любимца дорогим шампунем, нежно воркует:
– А сейчас, мой глазастенький, помоем крылышки…
Стоит ли говорить, что не только со мной или Маней, но даже
с Зайкой он никогда так не щебечет. Но раны, нанесенные другим автомобилям, ему
тоже не нравятся. Поэтому Кешка продолжал грозно вопрошать:
– Ты что, влезла меж двух троллейбусов? Ну сколько раз
повторять, крайний правый ряд так же опасен, как и крайний левый… Неужели за
столько лет не выучилась водить! Просто смерть на дороге!
Я молчала, опустив голову.
– Ладно, – смилостивилась Зайка, – нет
никакого смысла ее ругать, уже отключилась и витает в облаках. Но так и знай,
машину больше тебе не дам!
Она повернулась ко мне спиной и, уходя, выпустила последнюю
каплю яда:
– Ты бы перестала есть шоколад в постели, у стариков,
как и у младенцев, бывает диатез. Обсыплет вот всю прыщами…
С этой доброжелательной фразой Ольга выскочила в коридор,
потянув за собой Аркадия. Я перевела дух – пронесло! Ногами не били, просто
отругали. Но как она догадалась о конфетах? Ни одной бумажки на столике нет, а
пустую коробочку сунула вчера под матрас.
Я слезла с кровати и обнаружила на подушке шоколадные пятна.
Ну как такое могло получиться? Хуч все еще продолжал трястись, зарывшись в
постели.
– Вот что, самый храбрый из мопсов, – я сдернула
пуховое одеяло, – вылезай-ка из укрытия, гроза унеслась, солнышко вновь
засияло…
Но Хучик только поглубже зарылся уже в простыню. Так и есть,
под толстеньким тельцем расплылась большая лужа. Я только вздохнула, стаскивая
на пол храбреца вместе с постельным бельем. Ну кто виноват, что мопсик
панически боится громких голосов? Представляю, как возликовала бы Зайка,
заметив эту лужу. Всю жизнь потом бы издевалась надо мной и говорила, что это я
от страха описалась. В ванной, не глядя в зеркало, попыталась расчесать
спутанные больше обычного волосы. С правой стороны образовался колтун, как у
пуделя. Подергав себя за космы, уставилась в зеркало и обомлела – в прядях
запуталась растаявшая шоколадная конфетка. Следовало признать: день начинается
– лучше не бывает!
Идея поговорить с воспитательницей Маргаритой Львовной
показалась плодотворной. Наверное, обслуживающий персонал детского дома
работает сменами с восьми до пятнадцати, а потом с пятнадцати до двадцати двух.
Поэтому около половины третьего я уютно устроилась возле железных ворот.
Догадка оказалась правильной. В начале четвертого на улицу стали выходить тетки
с набитыми сумками. У кого сверху лежал пакет молока, у кого – пачки сливочного
масла.
«Небось детям кашу на воде сварганили», – машинально
подумала я, стараясь не упустить толстую Маргариту.
Она вышла последней.
Я приоткрыла дверцу и негромко позвала:
– Маргарита Львовна, садитесь, довезу до дома.
Бабища, тяжело переваливаясь, доковыляла до полученного сегодня
утром из починки «Вольво» и устало спросила:
– Ну? Чего еще? Не сговорились?
– Спасибо, все устроилось отлично.
– Ну так в чем дело?
– Да вы садитесь, – успокоила я
воспитательницу, – сумки у вас тяжелые, небось все руки оттянули…
– Ваша правда, – пробормотала толстуха,
морщась, – артрит замучил, проклятый, косточки огнем горят…
Кое-как она впихнулась в салон, и я повезла ее к метро
«Выхино». По дороге беседовала только на нейтральные темы. Поболтали о погоде,
поругали депутатов, посетовали на дороговизну и курс доллара…
Возле низенького кирпичного дома Маргарита сказала:
– Ну спасибо, вот я и дома.
Отдуваясь, она вылезла наружу и пыхтя вытягивала набитые
крадеными продуктами торбы.
– Погодите, я помогу, – услужливо ринулась я на
помощь.
Сумки и впрямь оказались тяжеленными, и моя спина стала
совершенно мокрой, когда мы взобрались без лифта на пятый этаж.
Дверь открыла девочка лет десяти. Я дотащила баулы до
просторной кухни и попросила воды. Маргарита Львовна налила стакан, девочка же
уселась у стола и принялась заполнять какую-то анкету. Увидав мой интерес,
воспитательница пояснила:
– Вот, мечтает в Париж поехать, в Диснейленд. Пятый раз
в конкурсе участвует, а толку? Выигрывают небось только свои. Твержу ей, брось.
Нет, хочу в Диснейленд!
– Ну бабушка… – укорила ее девочка, собрала свои
бумажки и ушла в комнаты.
– Думала, ваша дочка, – совершенно искренне
сказала я.
– Дочку мою, Леночку, – с неожиданной теплотой в
голосе сообщила Маргарита, – муж убил. Пьянь поганая, ударил кухонным
ножом, денег она ему на бутылку не дала. Теперь на зоне сидит, письма пишет, а
мне девочку на ноги ставить, но пятьсот рублей зарплаты, какой уж тут
Диснейленд! Ей же, бедняге, так хочется! Подружки из ее класса ездили,
рассказывают, хвастаются, моя только плачет да на конкурс надеется!
Я села на табуретку.
– Хотите, отправлю вашу внучку в Диснейленд на осенние
каникулы? Моя дочь полетит в Париж и возьмет девочку с собой. Десять дней за
наш счет, поживет у нас дома. Оплачу все! Билеты, проживание, и подарки купим,
и на карманные расходы дадим…
– Да кто вы такая? И чего от меня хотите? –
попятилась Маргарита Львовна.
– Не надо бояться.
– Никто и не боится, – заявила толстуха, но ее
голос предательски дрожал.
– Небось врете? – раздался за спиной голос
ребенка.
