Настя пришла в себя на лавочке в парке. Встревоженная
Валерия Петровна лила ей на голову воду из бутылки. Рядом стояли перепуганные
студенты, и Вера с довольным лицом.
– Великий актер Кин, – сказала преподавательница,
увидав, что Настя пришла в себя, – был вынужден отказаться от роли
Гамлета. Каждый раз в финальной сцене он настолько входил в образ, что мог
умереть. Так что, Настюша, играй да не заигрывайся… Но все равно – молодец!
Мартиросян покраснела, услышав нечастую в устах строгой
наставницы похвалу. Потом ей досталась сложная роль Медеи. Греческая трагедия,
мать убивает своих детей, чтобы причинить боль бросившему ее мужу… Молоденькая,
незамужняя и бездетная Настенька никак не могла войти в образ, и Артамонова
выходила из себя, заставляя девушку репетировать с утра до ночи. В конце концов
Настюша попросила Веру:
– Дай мне еще раз такую же пластинку, розовенькую…
Подушкина ухмыльнулась:
– Понравилось?
И снова пластинка мгновенно растаяла на языке, вызвав взрыв
ярких эмоций. Валерия Петровна пришла в восторг:
– Деточка, ты, конечно, страшно долго раскачиваешься,
зато, когда дозреешь, бываешь феноменальна.
Чтобы хорошо отыграть премьеру, Настя опять прибегла к
странной пластинке. Потом еще, и еще, и наконец настал день, когда Вера
сказала:
– Слушай, мы, конечно, подруги, но знаешь, сколько это
стоит?
– Ой, – испугалась наивная Настя, – я сама
покупать буду, только дай рецепт.
От такой наивности Вера просто обомлела. Странно, как
студентка театрального вуза ухитрилась ничего не знать о наркотиках. Подушкина прочитала
Насте короткую лекцию о пропитанных ЛСД бумажных пластинках, о героиновых
уколах и маковой соломке… Мартиросян почему-то не испугалась.
– Столько раз пробовала, и ничего, не привыкла, –
наивно рассудила Настя. – Мне нужно отлично отыграть спектакли… Потом
оставлю это запросто.
Вера пожала плечами:
– Дело твое.
Она свела Настю с поставщиком, и Мартиросян начала без
ограничений поглощать эту «дурь». Но скоро для достижения эффекта на сцене
наркотических пластинок стало недостаточно, в ход пошли таблетки, уколы… Через
полгода Настя превратилась в настоящую наркоманку. Очевидно, ей от природы
достался крепкий организм, потому что, обколовшись до одури, она все же не
теряла форму, а исправно трудилась. После хорошей дозы могла, как автомат,
репетировать по двадцать часов кряду.
Валерия Петровна, никогда не имевшая дела с наркоманами, не
понимала, в чем дело, и ставила Настю всем в пример.
В институте, конечно, встречались разные люди. Попадались
между ними алкоголики и наркоманы. Но и тех и других было видно сразу. Одних по
красным мутным глазам, других по истерическому поведению. Настя же
камуфлировалась изо всех сил. Институтские «торчки» отоваривались «дурью» все
вместе у одного поставщика, услужливо привозившего зелье прямо к дверям
учебного заведения. Настя же предпочитала мотаться к своему барыге. Она стала
носить кофты с длинными рукавами, а когда поняла, что следы от уколов могут
выдать ее тайну, решила колоться в пупок. Конечно, невыносимо больно, зато
никакой любопытный не спросит: «Что это у тебя за синяки на руках?»
Постоянную жажду она объясняла всем неизвестно откуда
взявшимся диабетом. На эту же болячку кивала и тогда, когда кто-нибудь из
педагогов сетовал:
– Настенька, кушай побольше, уж больно ты похудела…
По институту поползли слухи, что первая ученица, любимица
Артамоновой, тяжело больна, но все равно работает в полную силу.
– Значит, Вера посадила Настю на иглу? – уточнила
я. – Зачем?
Олег пожал плечами:
– Может, и в самом деле помочь хотела… Настька так
убивалась, что Валерия ее отчислит!
– Вера сама употребляла наркотики?
– Никогда, – уверенно ответил Фадеев. – Не
пила и не курила. Она, знаете, вообще была Железный Феликс, к тому же без
всяких моральных принципов. И такая странная! Сделает гадость, а потом через
некоторое время тебе же и рассказывает, что это она нагадила.
– Очень странно…
Олег хмыкнул.
– Ну конечно, нормальному человеку это трудно понять.
Веру приняли в институт непонятно как. Во всяком случае,
Фадеев возмущенно сообщил, что никаким талантом там и не пахло.
– Наверное, родители хорошо заплатили, – ехидничал
Олег. – Они у нее не бедные.
В конце первого семестра студенты стали определяться к
преподавателям актерского мастерства. Естественно, самая длинная очередь
выстроилась к Валерии Петровне. Та, просмотрев «материал», объявила, что берет
несколько мальчиков и всего лишь двух девочек – Настю и Катеньку Малахову. Вера
осталась за бортом. Она и в самом деле не годилась ни той, ни другой в
подметки. Распределение произошло примерно в конце ноября, а тридцатого декабря
одаренная и необыкновенно красивая Катюша погибла.
– Что с ней случилось?
– Попала под поезд метро, – сообщил Олег. –
Кто-то в давке с платформы столкнул, а поезд не успел затормозить. Катьку
просто размазало, хоронили в закрытом гробу… Самым ужасным было то, что в тот
трагический день она вышла из института вместе с Валерией Петровной и несчастье
произошло на глазах у преподавательницы.
Впервые за свою преподавательскую деятельность Артамонова на
следующий день не пришла на работу. Зато, появившись в среду, объявила, что
берет к себе… Веру Подушкину. Студенты посудачили немного по поводу странного
выбора, но спорить, естественно, не осмелились.
Вера же принялась трудиться как ненормальная.
– Выполняла любые дурацкие указания Валерии, –
рассказывал Олег. – Просто в рот смотрела, таскала ей до квартиры сумки с
продуктами, чуть ли не полы у Артамоновой напрашивалась мыть. И знаете,
высидела-таки свое!
Несколько недель тому назад ей досталась роль. Но какая! Ни
в студенческой постановке, ни в курсовом спектакле, а у самого Фреда Кройнева,
решившего воплотить на московской сцене великую «Электру». За роль Электры
сражались почти все столичные актрисы от двадцати до пятидесяти. Но Фред хотел
новое, наивное, «незамусоленное» лицо, и Валерия Петровна предложила Веру. Все
недоумевали, почему роль досталась не Насте.
Мартиросян тяжело пережила удачу подружки. Плакала несколько
дней. Олег тщетно пытался ее успокоить. А позавчера окончательно сошла с
катушек, к тому же у нее кончился героин и началась ломка.
– Ей было так плохо! – вспоминал Фадеев. –
Думал, коньки отбросит!
