Обычная трехкомнатная квартира, превращенная предприимчивыми
людьми в учреждение. Полноватая женщина подняла глаза от бумаг.
– Никифорову Анастасию Леонидовну можно видеть?
– Это я, – приветливо ответила дама. – Вы по
какому вопросу?
– Да вот небольшая неприятность получилась, – я
изобразила смущение.
– Слушаю внимательно, – сказала нотариус.
– Во Франции умерла тетя и завещала деньги, большую
сумму, моей сестре, Лидии Артамоновой. Мы специально просили ее упомянуть в
бумаге только Лиду, чтобы не платить большую пошлину.
– Очень разумно, – кивнула головой женщина, –
если в семье нормальные отношения, так делают часто.
– У нас все в порядке, – заверила я ее. – Но,
к сожалению, случилось несчастье, Лида сильно заболела и попала в реанимацию.
За несколько недель до этого сестра составила завещание в пользу мужа. Я
съездила в Париж, показала бумаги, но местные правоведы утверждают, что
завещание оформлено не строго по правилам, могут возникнуть осложнения.
– За чем же дело стало? – удивилась
нотариус. – Давайте напишем новый документ, учтем все местные требования.
– Лида-то без сознания в реанимации…
– Право, не знаю, как вам помочь, – растерянно
произнесла Анастасия Леонидовна.
– Очень просто. Французская сторона успокоится, если
нотариус, удостоверивший подпись, даст письменные показания, причем очень
лаконичные. Просто напишет: «Я, Никифорова Анастасия Леонидовна, подтверждаю,
что госпожа Лидия Артамонова подписала бумаги в моем присутствии».
Никифорова забарабанила пальцами по столу.
– Странное требование, никогда не слышала ни о чем
подобном.
– Мы заплатим, – пообещала я, – не
волнуйтесь, тут нет ничего противозаконного.
Анастасия Леонидовна двинулась к огромному шкафу.
– Когда, говорите, приходила Артамонова?
– Точно не могу ответить… Летом, но не позже июля.
– Мертвый сезон, – пробормотала нотариус и
вытащила тоненькую папочку, – кажется, нашла. Действительно, заглядывала
ваша сестра. Даже помню ее хорошо, такая интересная девушка, в светлом парике.
Я, честно говоря, даже удивилась, зачем с такими чудными волосами носить парик…
– Какая у вас память! – поддержала я разговор.
– Просто то, что я видела, оказалось смешным, как в
кинокомедии, – заулыбалась Никифорова.
Артамонова появилась в разгар душного летнего полдня.
Вообще-то в контору приходит немного народа, а летом бывают в основном
родители, оформляющие документы детям, отъезжающим на отдых за рубеж. Но в тот
день перед кабинетом Никифоровой сидели три женщины, одна из них держала на
руках отчаянно выворачивающегося годовалого ребенка. Малыш вспотел и устал. Он
капризничал, хныкал и в конце концов, улучив момент, вцепился липкими ручонками
в волосы Лиды. Мать стала разжимать цепкие ладошки, Лида невозмутимо улыбалась.
Никифорова стала случайной свидетельницей этой сцены. Дверь в ее кабинет была
открыта. Непорядок, конечно, но не погибать же от жары в помещении с окнами на
солнечную сторону.
Малыш издал победный крик и сдернул парик. На плечи
посетительницы упали восхитительные темные волосы. От неожиданности ребенок
разрыдался еще громче. Мать отобрала у малыша растрепанный парик и стала
извиняться. Моя «сестра» скрылась в туалете.
– Я еще подумала, – откровенничала
Никифорова, – чего только не делают женщины, чтобы выглядеть модно! Ведь
жара стояла, как в Сахаре, в парике душно, некомфортно, да и свои волосы у нее
такие чудесные! Нет, раз модно в накладке, надела, несмотря ни на что! А еще
ребенок ей, наверное, губу расцарапал, потому что в углу рта появился кусочек
пластыря. Родители обязаны приглядывать за детьми, и надо было наказать шалуна
как следует…
Она продолжала излагать свои взгляды на воспитание, но мои
мысли уже понеслись в другом направлении. У Лиды никогда не было длинных,
густых, темных волос. Насколько помню, она всегда коротко стригла пряди цвета
сливочного масла.
Перед глазами сама собой возникла Верочка Подушкина.
Изумительная прическа темно-каштанового цвета и пикантная крупная родинка над
пухлым капризным ротиком… Сдается, именно она, нацепив фальшивые кудри
блондинки, приходила в нотариальную контору, а пластырь прикрывал приметную,
выступающую родинку…
Прямо от нотариуса отправилась в больницу к Лиде. На этот
раз доктор разрешил поглядеть в небольшое окошко. Но лучше бы этого не делать –
так мне стало нехорошо. Маленькое личико, похожее на мордочку кошки. Запавшие
глаза и ввалившиеся щеки. Лежит почему-то почти голая и со всех сторон в тело
воткнуты трубки и шланги. Особенно страшно выглядел какой-то аппарат у изголовья.
Внутри стеклянной емкости с громким чавканьем ходила взад-вперед гофрированная
резина.
– Видите? – с гордостью сказал доктор. –
Насколько нам сегодня лучше.
Я уставилась на него с ужасом. Лучше? Тогда что же было
раньше? Ведь сейчас Лидуся похожа на покойницу.
– Она не может говорить?
– Нет, конечно.
– А меня услышит?
– На этот счет не могу дать точного ответа, –
вздохнул хирург. – Может, да, а может, нет. Кстати, некоторые больные,
находящиеся в коме, приходят в себя, когда с ними постоянно беседуют
родственники, не отпускают их, так сказать. У нас был случай, парень один
умирал, молодой совсем. Мать две недели рядом сидела, за руку держала, а потом
вызвала девчонку, в которую мальчишка был безнадежно влюблен. Вот они вместе по
бокам кровати встали, заговорили с ним, и он открыл глаза… А к вашей подруге
особенно не приходят. Муж, правда, раз в два дня наведывается, ничего не хочу
плохого сказать. Заботливый, просит, чтобы ухаживали получше, медсестер
благодарит… Вчера свекровь приезжала, тоже внимательная, лимонов привезла,
яблок! Ну скажите мне, на кой черт сейчас Артамоновой фрукты?! Кстати, дети у
нее есть?
– Дочери… две.
– Сколько лет?
– Восемь и полтора года.
– Приведите сюда, часто матери реагируют на детские
слезы. Жестоко, конечно, показывать ребенку маму в таком состоянии, но все же
рекомендую.
Я только вздохнула. Знал бы этот славный доктор, что
случилось у Артамоновых!
– А мне можно зайти?
Врач поколебался, потом разрешил:
– Бахилы наденьте на ноги и шапочку.
