– Правильно, мадам Лида, никакого пятна на ноге у вас
нет. – Ребекка страшно гордилась, что вопросы придуманы так ловко. –
Если бы ко мне пришла нахалка, выдающая себя за вас, уж она бы точно принялась
описывать пятно! А вы сразу ответили – никакой родинки нет и в помине!
От неожиданности я захлопала глазами, но старушка уже
вытаскивала из секретера пухлый конверт, запечатанный сургучными печатями.
Спустившись на улицу, опрометью бросилась в одно из
многочисленных парижских кафе и дрожащими от возбуждения руками отодрала
сургучные нашлепки. Письмо оказалось на русском языке и состояло из огромного
количества страниц.
Глава 14
«Дорогая доченька!
Надеюсь, что сейчас, когда ты выросла и вышла замуж, поймешь
меня и попробуешь простить за все плохое…»
Прочитав письмо, я потрясла головой. Нет, такого не может
быть, потому что такого не может быть никогда! Руки опять схватили послание,
глаза понеслись по строчкам. Передо мной развернулась картина давным-давно
происшедших событий.
Зоя Геннадьевна Мягкова, мама Лиды, оказалась несчастлива в
семейной жизни. Замуж вышла рано, едва стукнуло восемнадцать. Молодой муж был
всем хорош: веселый, статный, ласковый. Да и работу имел отличную – инспектор
ГАИ. Сначала, отслужив в армии, махал жезлом на дорогах, потом пошел в гору и
за один год проделал восхождение наверх – стал начальником отдела по разбору
происшествий. Вскоре после этого назначения и сыграли свадьбу. Виктор имел две
комнаты в коммунальной квартире, зато в самом центре. У Зои малометражная
однокомнатная, с кухней в три квадратных метра. Начальник ГАИ подсуетился и
пробил через Моссовет для молодоженов отдельные апартаменты из трех комнат в
тогдашней новостройке – Медведкове. Артамоновы сдали свои коммунальные метры
государству и, бурно радуясь, вселились в новенький дом. Зоя уже была беременна
Лидой. Жить бы им да поживать, тем более что муж неплохо зарабатывал и оброс
нужными знакомствами. Но такая работа и сгубила Виктора. Почти все нарушители,
приходившие к нему, приносили бутылки. В ГАИ вообще собрались любители выпить,
но Артамонов выделялся даже на этом фоне.
Полгода хватило мужику, чтобы спиться окончательно. Если
первое время он еще приходил на работу вовремя и, распространяя отвратительный
запах перегара, пытался читать документы, то к зиме уже не мог и этого. Еще
несколько месяцев Зоя приносила в ГАИ больничные листы, полученные правдой и
неправдой в районной поликлинике. Но настал момент, когда начальник
категорически заявил женщине: «Пусть либо лечится, либо увольняется. Мне такие
пьянчуги не нужны».
Виктор взъерепенился и с воплем: «Я вам не алкоголик!» –
бросил на стол заявление об уходе.
Месяц после этого он пил по-черному. Деньги закончились, и
Артамонов стал таскать у жены из кошелька рубли. Зоя рыдала, видя, как муж с
каждым днем теряет человеческий облик. Она пробовала не давать ему денег, но
тогда Виктор начинал драться, а годовалая Лидочка заходилась в истерическом
плаче. Девочка вообще росла слабенькой, часто просыпалась по ночам, и бедная
Зоя, которой едва исполнилось двадцать лет, стала тихо ненавидеть дочку. Виктор
и Лида слились для нее в единый образ мучителей – один бил и не давал житья
днем, другая изматывала нервы по ночам. Радость доставлял только щенок неизвестной
породы, прозванный Зефиркой.
Русские женщины отличаются необыкновенной терпимостью к
алкоголикам. Ни англичанка, ни француженка, ни немка не потерпели бы подобного
положения вещей больше двух месяцев. Зоя же несла свой крест с покорностью
водовозной клячи. В ее подъезде мужья пили почти у всех женщин, били супружниц
и детей. «Надо терпеть, – вздыхали глупые бабы, – все-таки родной
отец, нельзя разводиться и сиротить дите». И никому в голову не приходило
задаться вопросом: «Может, лучше одной воспитать ребенка, чем терпеть пьяную
сволочь?» Зоя вписалась в «коллектив». Закрывала синяки на лице платком,
просила иногда в долг три рубля мужику на опохмелку, донашивала старые вещи,
кое-как сводила концы с концами. Виктор давно не работал, а ее зарплаты воспитательницы
детского сада едва-едва хватало на хлеб и молоко.
В жизни каждого человека обязательно звучат трубы судьбы, но
только не все их слышат. Для Зои они заиграли промозглым, слякотным ноябрьским
днем. Девятого числа, к тому же в воскресенье. Виктор не просыхал несколько
дней: сначала отмечал день Великой Октябрьской социалистической революции,
потом опохмелялся, затем подоспели выходные… Лидочка, как все ясельные дети, не
вылезала из простуды, и до получки, которая будет только пятнадцатого, осталось
всего пять рублей…
Едва сдерживая слезы, Зоя дождалась, пока отчаянно
капризничавшая дочь наконец уснет, и пошла гулять с Зефиркой. Стоял слякотный
московский вечер, вернее, уже ночь, потому что часы показывали почти полночь.
На улице никого. Даже собачники давно отгуляли. Зоя тихонько брела по улице, в
голове пусто, на душе камень. И тут Зефирка, отчаянно лая, бросилась на идущего
навстречу мужчину. Тот испуганно ойкнул.
– Не бойтесь, – крикнула Зоя, – она не
кусается, просто резвость показывает.
Но мужик то ли не расслышал, то ли хотел ускорить шаг – он
споткнулся об юркую собачонку и со всего размаху грохнулся в глубокую грязную
лужу. Поднялся фонтан черных брызг. Ошалевшая Зефирка пробежалась по
поверженному противнику, окончательно измазав белый плащ парня.
Зоя подбежала к упавшему и начала извиняться. Вот тут-то и
заиграла труба судьбы. Ведь женщина могла просто свистнуть собачке и поскорей
убежать домой, но она наклонилась над прохожим и участливо сказала:
– Простите, пожалуйста, ужасно вышло.
– Ничего, ничего, – ответил из лужи парень, –
сам виноват, споткнулся.
Он ловко встал на ноги, вода стекала с него ручьем. Брюки,
плащ, даже волосы несчастного оказались в грязи. Чувствуя себя виноватой, Зоя
предложила:
– Пойдемте ко мне. Почистим одежду, а то вас милиция за
пьяного примет и арестует.
Парень улыбнулся, и они поднялись в квартиру. Зоя застирала
вещи незнакомца, отметив, что они все импортного производства, и налила
случайному гостю чай. Из угощения в доме оказались только сушки.
Пострадавший вымыл голову, зачесал назад волосы, и Зоя
увидела, какое у него хорошее лицо, некрасивое, но доброе и очень
располагающее. Говорил гость с легким акцентом, и Зоя подумала, что он,
наверное, из Прибалтики.
Не успел завернутый в плед мужчина отхлебнуть чай, как на кухне
возник плохо соображающий Виктор.
– Дай бутылку, – прохрипел он.
– Нету, – покраснела от стыда Зоя.
– А я говорю, дай! – заорал пьяница и со всего
размаху треснул жену по голове.
