– А это где? – ткнула я пальцем в большой
групповой снимок. Сплошь толстушки средних лет. Лидуша во втором ряду, выглядит
среди них просто девочкой – худенькая, хорошенькая, с аккуратной стрижкой.
– А, – улыбнулся Андрюшка, – она лечиться
ездила в санаторий, одна. Там гинекологический профиль, всякие процедуры,
ванны, грязи. К тому же в Подмосковье, сервис еще тот. Вот я и не поехал, а
Лиде надо было обязательно. Кстати, это здорово помогло, сразу забеременела
потом и родила Надюшку.
Он шмыгнул носом и начал закуривать сигарету. Я попросила:
– Андрюшка, принеси из сумочки мой «Голуаз».
Мужик вышел. Я быстренько выхватила из альбома фото и, сунув
под кофточку, перелистала несколько страниц. Андрюшка вернулся, и мы продолжили
наше занятие.
Выйдя от Артамоновых, я принялась разглядывать добычу.
Четырнадцать теток, так сказать, бальзаковского возраста. Только почему-то
русские люди считают, что это сорок лет. На самом деле великий француз писал о
проблемах тридцатилетних красоток. В девятнадцатом веке дама, справившая
тридцатилетие, считалась старухой. Причем не только во Франции. Вспомните Льва
Толстого – «в салон вошла Анна Павловна, старуха тридцати девяти лет».
Так что на снимке мило улыбались в объектив бабули по
прежним меркам и вполне молодые дамы по-нынешнему. И если я правильно их
поняла, все они приехали лечиться от бесплодия, то есть надеялись в дальнейшем
забеременеть. В углу мелкими буквами напечатано: «Санаторий «Медовая поляна»,
второй заезд, сентябрь 1990 г.». Так, день рождения у Надюшки, как у меня, 7
июня. Отсчитаем девять месяцев назад, как раз получается сентябрь, причем
именно девяностого года, потому что Наденьке сейчас восемь лет, а на дворе у
нас, слава богу, последний год тысячелетия. Выходит, именно в данном санатории
и нашелся эрзац-папа.
Я развернула «Вольво» и понеслась к себе в Ложкино. Хватит с
меня на сегодня, попью в тишине чайку с вареньем и найду телефон здравницы.
Есть у нас на полках чудная вещь – «Справочник профсоюзного работника» за 1985
год. Бог знает, как попал потрепанный томик в Ложкино, но я не раз убеждалась,
что телефоны остались прежними.
Дома опять пахло гарью.
– Что сгорело на этот раз? – шепотом спросила я у
Маши.
– Курица на бутылке, – так же тихонечко сообщила
дочь.
– Господи, – искренне изумилась я, – как же
Зайка ухитрилась засунуть бройлера в бутылку?
– Да не в бутылке, а на бутылке, – прыснула
Маня. – Такой рецепт. Берешь пол-литровую емкость из-под нарзана,
например, и натягиваешь на нее курицу, вроде как на кол сажаешь!
– Зачем мучить и без того убитую птичку?
– Ну, мамуля, – простонала Маня, – рецепт
такой! Потом ставишь все в духовку, и хоп… цыпленок-гриль.
– Но ведь можно запечь его в микроволновке, быстро и
вкусно…
– Вот поэтому из тебя, мамуля, фиговая хозяйка и
получилась, – вздохнула Маня. – Важен не результат, а процесс. Ну
есть такие женщины, которым доставляет удовольствие самим делать творог из кефира,
солить капусту и огурцы… Вот для них и бутылка…
Я вздрогнула от ужаса, представив себе необходимость
домашнего приготовления творога, и решительным шагом двинулась в кухню. В
помойном ведре лежала тушка цыпленка, и выглядел он по крайней мере странно.
Сверху почти совсем сырой, а изнутри черный. Может, Зайка жарила его
посредством паяльника? Или засунула в брюшко ни в чем не виноватой птицы щипцы
для завивки волос?
– Ну что за манера все рассматривать, –
возмутилась Ольга, открывая коробку с пюре «Кнорр», – подгорелой птички не
видела?
– Такой нет, – абсолютно искренне ответила
я. – Что случилось с бедняжкой?
– И как только люди готовят по поваренным
книгам, – с возмущением всплеснула руками Зайка, – ни слова правды,
вот гляди…
Она сунула мне в руки роскошное издание «Кулинария» 1951
года. Том открывался обращением к трудящимся женщинам самого Иосифа
Виссарионовича Сталина. Настоящий раритет.
– Дай сюда. – Ольга в нетерпении перелистала
страницы. – Вот, читай.
«Возьмите пустую бутылку из-под минеральной воды
«Ессентуки», «Нарзан» и т. д. Хорошенько вымойте и наденьте на нее ощипанную и
выпотрошенную тушку курицы. Поместите бутылку в духовку и запекайте сорок минут
при 200 градусах Цельсия».
– Сделала все точно, как написано, – сокрушалась
невестка, – бутылку мыла целых три раза!
Я оглядела батарею пустых пластиковых бутылей с пепси, колой
и спрайтом.
– Такую бутылку брала?
– Нет, специально купила нарзан. – Ольга ткнула в
сторону пол-литровых пластмассовых фляжечек.
– Видишь ли, – стараясь не расхохотаться, стала я
объяснять ошибку, – рецепт, наверно, очень хороший, только ты неправильно
бутылку…
– Мыла ее три раза, – возмущенно перебила меня
Ольга, – три!
– Да дело не в мытье, а в самой бутылке. Она
пластиковая и, естественно, сначала просто расплавилась от высокой температуры,
а потом и сгорела. Небось запах стоял!
– Изрядный, – подтвердила Ольга. – Ну не
придурки ли писали книжку! Ведь ни словом не обмолвились, что бутылка должна
быть стеклянной!
– В 1951 году пластиковых бутылей не существовало в
природе.
– А все Кеша виноват, – обозлилась вконец
Ольга, – купил это дурацкое издание у букинистов, нет чтобы пойти в
нормальный книжный магазин…
И, размахивая «Кулинарией», она понеслась убивать мужа. Я,
тихо посмеиваясь, поднялась в кабинет и стала изучать справочник. «Полян»
нашлось штук пятнадцать, но «Медовая» одна.
Трубку сняли сразу. Приятный женский голос сообщил, что
санаторий работает, места есть и путевку можно купить на месте.
– Ваша специализация осталась прежней?
– Да, – подтвердила собеседница, – женские
заболевания. Вы не сомневайтесь, врачи первоклассные, бассейн, ванны… Белье раз
в неделю обязательно меняем, питание трехразовое, библиотека… Ну в какой Турции
такое найдете? И цена, право слово, смешная, неделя всего 500 рублей стоит.
Приезжайте, не пожалеете. К нам, знаете, многие годами ездят…
