Воцарилась тишина. Зайка схватила ложку, засунула свою
выпечку в рот и ахнула:
– Да это же крахмал! Я обсыпала такой вкусный пирог
крахмалом!.. Конечно, несъедобно!..
Она выскочила за дверь, из коридора донеслись всхлипывания.
Аркадий понесся следом.
– Заинька, – уговаривал он жену, – страшно
вкусно, просто пальчики оближешь, хочешь, съем весь пирог?
Манюня с грохотом отодвинула тарелку и накинулась на
смущенного Александра Михайловича:
– Ну кто тебя просил уточнять, что ты ешь? Все-таки
профессия определенно накладывает на человека отпечаток! Да какая разница, чем
пирог обсыпан, итак понятно – отраву дали, гадость жуткую. Ешь и молчи! Зайка
весь день его пекла!
Полковник сконфузился окончательно. Хуч, опасливо нюхавший
бисквит, принялся чихать.
Допив чай, я положила несчастный пирог в пакет: выброшу в
помойку у ларьков, чтобы Зайка не нашла свое произведение в ведре. Скажу потом,
что стряхнули крахмал и съели с превеликим удовольствием.
Александр Михайлович молча брел рядом по улице.
– Не расстраивайся, – пожалела я его. – Скоро
Катерина после свадьбы вернется, и Зайка перестанет экспериментировать.
– Да я не из-за этого, – отмахнулся
полковник, – день тяжелый выдался, и вообще грустно как-то и противно… и
страшно одновременно.
– Почему? – Я присела у ларьков на лавочку.
– Чего только не навидался на работе, – вздохнул
полковник, – пора бы вроде ко всему и привыкнуть… Я делю преступников на
несколько групп. Одни – просто придурки, не умеющие себя занять люди. Напились,
подрались, схватились за ножи или сковородки, или табуретки, или что там еще
под руку попалось. В результате один в морге, другой в СИЗО. И жалко их, и зло
берет… Других просто довели до преступления. Отец каждый день избивал дочь, в
конце концов она его облила спящего кипятком из чайника. Или возьми такую
расхожую историю – приехал мужик из командировки на день раньше, жена в кровати
с другим. Он ее треснул как следует и убивать-то не хотел, случайно вышло… Этих
можно только пожалеть. Есть и такие, кто сознательно шел на преступление,
планировал, готовился… В последнее время появились наемные исполнители. Самое
интересное, что и этих я понимаю. Как правило, без всяких нравственных тормозов
– просто зарабатывают, как умеют… мерзкие, словом, личности. Но ужас состоит в
том, что по улицам ходят сейчас полные отморозки! Пойми правильно, не
душевнобольные люди, не маньяки, не клиенты психиатра, а рядовые граждане,
готовые на все. И здесь я перестаю что-либо понимать. Мораль у них до крайности
проста: не нравится мужик – машину во дворе моет – убью, собака написала возле
подъезда – застрелю и ее, и хозяина… Вчера две девчонки, пятнадцать и
семнадцать лет, сестры между прочим, убили семидесятилетнего старика, соседа по
лестничной клетке. Нанесли двадцать ножевых ранений, просто искромсали дедулю в
лапшу. Мотив: им показалось, что дед напустил на их семью порчу!
Представляешь?!
Я только развела руками: ну что тут скажешь?
– Сегодня тоже ничего себе история… – продолжал
изливать душу полковник, – опять две сестры, но на этот раз одна убила
другую, а потом с собой покончила. Мотив – младшая получила роль в кино, а
старшая – нет. Налила сестричке в чашку яду, смотрела, как та мучается, не
вызвала врача. А потом, видно, испугалась и тоже приняла отраву. Спрашивается,
чего им не жилось? Две красавицы, молодые, здоровые. Одна блондинка, другая
брюнетка, девочки – просто загляденье! Нет, определенно народ сошел с ума…
– Как их звали, – уже зная ответ, спросила
я, – девочек этих?..
– Анна и Вера Подушкины, – произнес ничего не
подозревающий полковник.
У меня закружилась голова, хорошо, что сидела на скамейке.
Рассказать ему о роли Веры в похищении детей? Нет, пока подожду. Иначе слова
больше не проронит.
– Действительно ужасно! Как же такое произошло?
Оказывается, около одиннадцати утра соседка обнаружила, что
дверь Подушкиных приоткрыта. Думая, что безголовые девчонки забыли запереть
замок, женщина заглянула в холл и позвала их. Но в квартире молчание и запах
гари. Испугавшись пожара, соседка прошла в комнату и обнаружила на диване лежащих
рядом бездыханных Аню и Веру. Анна аккуратно уложена, Вера вся скрючена. На
плите в кухне мирно сгорала на медленном огне кастрюлька с геркулесовой кашей.
Кто-то из девочек готовил завтрак.
На обеденном столе белела напечатанная на компьютере записка:
«Жить не хочу, все счастье досталось Аньке. Но не играть ей роли в фильме.
Прощайте, Вера». Рядом тихо гудел лазерный принтер и кружился на экране
красно-белый виртуальный мячик…
Проводив Александра Михайловича, я в задумчивости побрела
домой. Неужели Вера решилась на подобный поступок? Было в ее лице что-то злое и
порочное, но все равно не похоже, что она способна на самоубийство. А что, если
их убили? И это могли быть те люди, которые испугались длинного языка старшей
сестры, короче говоря, похитители девочек. Но Аню-то за что? Нет, надо
определенно все выяснить. Если оба дела связаны, расскажу обо всем Александру
Михайловичу, тогда он получит основания для розыска Поли и Нади.
Я схватила трубку и набрала номер Артамоновых. Подошел
Андрюшка.
– Как дела?
– Никак. Лида без сознания, дышит при помощи какого-то
аппарата. Зрелище не для нервных.
Вот в этой фразе весь Андрей, не жену ему жалко, а себя,
любимого!
– У тебя был роман с Тышкевич?
– С Лягушкой? Ерунда, просто пару раз в ресторане
сидели.
– Не ври.
– Ну на дачу съездили как-то, ей-богу, и все. Это не
роман, а так… перепихон.
От злости я швырнула трубку, и маленький «Эрикссон» обиженно
заморгал зеленой лампочкой «смените батарею». Яростно роясь в телефонных
внутренностях, я злобно повторяла: «Перепихон». Тоже мне Казанова!
На следующее утро пришлось решать непростой вопрос. Куда
отправиться вначале? Допрашивать Лягушку и Эльвиру Балчуг? Расспрашивать
соседку Подушкиных? Навестить Лиду в больнице?
Пораскинув мозгами, решила начать с Лягушки. Новоявленная
полька жила в более чем скромном квартале – Теплом Стане.
«Интересно, почему данное место назвали теплым?» – думала я,
ежась от пронизывающего ветра, который моментально залез под куртку, стоило
только вылезти из машины. И подъезд, и лифт, и квартира оказались обычными, без
всяких прибамбасов типа волосатых ковров и белой кожи на стенах.
