Мы посидели минуту-другую в молчании. Потом Валерия Петровна
шумно вздохнула:
– Кажется, отпустило.
– Давайте прямо сейчас звонить в милицию!
– Дашенька, пойми меня правильно, дело непростое, речь
идет о судьбе детей, я не могу одна принимать столь важное решение, –
засопротивлялась эта актриса, – лучше подождать родителей.
– Где они? – спросила я, удивляясь отсутствию
Лидочки.
– Андрюша на репетиции, – пояснила Лера, – а
Лида просто неразумное существо! Ведь просила ее не делать глупостей. Так нет,
ни в какую, поеду, и все тут!
– Куда?
– Вбила себе в голову, что сама найдет Надюшу, и
отправилась на станцию «Аэропорт» – страшно глупо!
К тому же и опасно. Оставив Леру поджидать сына, я поехала
на Ленинградский проспект.
Было около шести вечера, и на платформе метро толпились
пассажиры. Я пошла по перрону, напряженно вглядываясь в людей. Люди толкались,
бесцеремонно прокладывая себе дорогу… Ну просто удивительно, в парижской
подземке подобного не увидишь – человеческая масса вас плавно обтекает.
Чувствуя, что начинаю заражаться всеобщей суетой, я присела на скамейку, и тут
под своды взметнулся дикий, нечеловеческий вопль. И женский крик:
– Упала, помогите, остановите поезд!
Вой нарастал. В противоположном от меня конце платформы
творилось что-то невероятное. Визжали женщины, бежали со всех ног милиционеры и
дежурные. Выезжавший из туннеля поезд остановился посередине станции и стоял,
не открывая дверей. За освещенными стеклами виднелись встревоженные лица
пассажиров.
– Что случилось? – спросила я у пробегавшего мимо
мужчины.
– Баба под поезд прыгнула, дура, – ответил тот,
почти не останавливаясь, – нашла тоже место! Люди домой спешат, а теперь
движение остановят, и неизвестно, когда поезда снова начнут ходить. Хочешь с
собой покончить, так сигай из своего окна, нечего другим мешать!
Нехорошее предчувствие проникло в душу. На мягких, почти не
слушающихся ногах я подобралась поближе к месту трагедии. Часть перрона оцепили
милиционеры, я пробилась сквозь зевак поближе к красно-белой ленте.
– Нельзя, гражданочка, – остановила дежурная.
Я во все глаза глядела туда, где лежало нечто, закрытое
одеялом. Рядом валялись туфли… красивые темно-синие кожаные лодочки,
привезенные Андрюшкой из Испании.
«Нет, только не это!» – пронеслось в моей голове.
Я отпихнула дежурную.
– Ну нельзя же, куда прешь? – грубо одернула меня
та.
Но я уже подлезла под ленту и уставилась на несчастную. В
абсолютно серой женщине, распростертой на полу, трудно узнать Лидочку, но
сомнений нет – передо мной лежала она.
– Лидуша! – выкрикнула я, кидаясь на
колени. – Лидуля, зачем?
– Знаете ее? – спросил один из милиционеров.
Не в силах отвечать, я только кивнула. И тут появились
врачи. Один из них принялся ловко приделывать капельницу.
– Она жива? – ухватилась я за надежду.
– Пока да, – сухо ответил доктор, профессионально
втыкая в безжизненное тело иголки.
Потом странно провисающую Лидочку положили на носилки, я
зачем-то подобрала туфли и побежала за санитарами. Но в реанимобиль меня не
впустили. Белый автобусик оглушительно взвыл сиреной и унесся, я осталась
стоять на проспекте, прижимая к груди туфли.
Домой добралась только к десяти, абсолютно сама не своя. Не
отвечая на вопросы детей, еле-еле доползла до кровати и рухнула лицом в
подушку.
Утром меня никто не трогал, но проснулась почему-то около
восьми. Аркаша с Машей завтракали в столовой.
– Что случилось? – спросил сын. – Ты вчера
пришла зеленая, просто страшно смотреть.
– Лида Артамонова бросилась под поезд метро.
– Боже, – ужаснулся Аркаша. – Почему?
– Не знаю, – пробормотала я и, отодвинув чашку с
кофе, взяла телефон.
У Артамоновых трубку схватили сразу.
– Алло! – прокричал Андрюшка. – Говорите…
– Как Лида?
В мембране послышались странные звуки.
– Что? – испугалась я.
– Пока жива, – ответил Андрей, судорожно
кашляя, – но очень плоха, в сознание не приходит. Господи, зачем она это
сделала?
Бросив трубку на стол, я повторила вопрос:
– А в самом деле, зачем?
Лидочка удивительно стойкое существо. В раннем детстве
осталась без отца и матери – погибли в авиакатастрофе. У девочки не оказалось
никаких родственников, только двоюродная бабушка где-то в Перми. Женщина не
замедлила приехать в Москву и поселиться в просторной квартире сироты. Через
год туда перебрались все многочисленные уральские домочадцы: бабкин сын с женой
и двумя детьми, дочь с супругом… Лидусю отселили в небольшой чуланчик без окна,
но скоро и эта жилплощадь показалась бабке слишком шикарной для мешавшей всем
девчонки. Лиду отправили в загородный детдом санаторного типа, причем
мотивировали гадкий поступок весьма благородно – якобы у ребенка развилась
сильнейшая аллергия и свежий воздух ей просто необходим. Когда завершившая
учебу в восьмом классе Лидуся вернулась в Москву, даже чулан в квартире ей
давать не хотели. Девочка, увлекавшаяся рисованием и лепкой, поступила в ПТУ и
стала учиться на гримера. По вечерам старалась как можно дольше задерживаться в
училище, чтобы не возвращаться в неприветливый дом, где к ней все время
придирались, выживая из дому.
Однажды учительница математики спросила, отчего Лидуля так
засиделась. Девочка не выдержала и рассказала преподавательнице все. Майя
Михайловна пришла в ужас и немедленно начала действовать.
В советское время довольно легко было начать кампанию в
защиту обиженного ребенка. Майя Михайловна за один день обежала нужные
инстанции, и к противной бабке разом заявились проверяющие: из районного отдела
народного образования, домовой партийной организации, комсорг ПТУ… Замыкал
группу разгневанных женщин местный участковый, грозно потребовавший предъявить
паспорта. Родственников сгубила элементарная жадность. Перебравшись с Урала в
Москву, они не захотели терять жилплощадь в Перми. В Лидочкиных хоромах
оказалась прописана только зловредная бабка.
