Глава 31
Многие люди делаются к старости словоохотливыми, Галина
Николаевна оказалась из их числа.
Почти час она говорила без остановки, не давая мне вставить
и словечка. Лизочка с Назаром сидели тихо, девочка пила чай с конфетами, а ее
отец просто слушал мать, изредка кивая головой. Похоже, и папа, и дочка давно
примирились с болтливостью бабушки, скорей всего, они сто раз слышали ее
рассказы и теперь воспринимали речь старушки как бытовой шум, относились к ней,
как к гулу пылесоса: если урчит, значит, работает, беспокоиться не о чем.
Наконец Галина Николаевна замолчала и взяла в руки чашку.
Обрадовавшись, я быстро задала вопрос:
– Кто такая Ольга Ивановна?
– Ольга Ивановна? У нас сотрудницы с таким именем не было.
– Вроде она служила заведующей, давно…
– Ах эта… – протянула Галина Николаевна. – Черная страница
нашей истории, да, страшное горе.
– Вы о чем?
– Ну, тот ужас случился еще до того, как детдом попал в мои
руки!
– Так Ольга Ивановна и впрямь была директором?
Галина Николаевна кивнула.
– Да. В семидесятых годах вышло постановление ЦК КПСС об
омолаживании кадров. Вообще говоря, разумное решение, потому что молодым
специалистам, ну, людям в возрасте тридцати пяти лет было практически
невозможно занять место начальника.
На директорских постах сидели семидесятилетние маразматики.
Но в нашей стране все любят доводить до абсурда, а провинция еще считает своим
долгом прогнуться перед центром. Вот в Козюлине и поторопились исполнить
постановление. Быстренько сместили старую директрису детдома, а на ее место
посадили Ольгу Ивановну, вчерашнюю выпускницу педвуза, девушку неопытную, зато
с гонором, решившую уволить всех, кому исполнилось пятьдесят. Очень скоро в
приюте стали работать недавние студенты, они были полны энтузиазма, любили
ребят, но сами, будучи почти детьми, не обладали нужной ответственностью. В
первую очередь юные педагоги решили сломать давно установленный распорядок дня.
«Разве правильно, что все едят одновременно, – восклицала
неопытная директриса, – дома ведь не так! Каждый, когда хочет, подходит к
холодильнику!»
«Так в семье нет нормы продуктов на человека, – попыталась
вразумить безголовое начальство повариха, единственный специалист из „старых“,
– если сейчас детей к жрачке бесконтрольно пустим, потом не отчитаемся!»
«Хорошо, – сдалась Ольга Ивановна, – но чай пусть пьют в
любое время».
На том и порешили. Воспитанники теперь свободно заходили на
кухню, сами зажигали плиту…
«Ох, не случилось бы беды, – качала головой повариха, – ведь
вздуют конфорку и не гасят потом!»
«Ерунда, – злилась Ольга Ивановна, – вы привыкли над детьми
издеваться! Ни поесть им, когда хочется, ни попить чаю, мы сломаем этот
порядок».
Повариха лишь качала головой и вздыхала. Виданное ли дело,
доверить сирот, неразумных малышей, безголовым воспитателям! Детдом в Козюлине
был маленьким, всего на сорок детишек. Тогда из роддомов брошенных детей
сдавали в приют, в котором они содержались до трех лет. Потом их переводили в
заведение, где держали до первого класса, и лишь затем дети оседали в
интернате, в котором им предстояло провести восемь или десять лет, в
зависимости от успеваемости в школе. Но в Козюлине было все устроено
по-другому, можно сказать, что воспитанникам этого детского дома повезло, им
предстояло меньше переездов и, следовательно, меньше душевных травм.
Козюлинский приют считался образцовым, но именно в нем и
произошло ужасное несчастье.
Ольга Ивановна процарствовала несколько лет, а потом
случилось то, чего так боялась старая повариха.
Кто-то из воспитанников, сняв с плиты чайник, забыл
выключить конфорку. Пламя перекинулось на тряпку, и разгорелся огромный пожар.
На беду, несчастье произошло около полуночи, большинство детей мирно спало в
кроватях. Ольга Ивановна вместе с сотрудницами, а многие из них жили в
расположенных рядом домах, пытались сначала своими силами справиться с огнем,
потом все же вызвали пожарных, но не всех детей удалось спасти. Кто-то
задохнулся в дыму, кто-то умер в больнице от ожогов.
– Вот такая трагедия случилась, – вздыхала Галина
Николаевна, – я принимала детдом в ужасном состоянии.
– А что стало с этой Ольгой Ивановной, где она? – в
нетерпении воскликнула я.
– Она пыталась покончить с собой, – объяснила Галина
Николаевна, – но ее спасли, осудили, дали немного, уж не помню сколько, то ли
год, то ли два, потом она вернулась назад в Козюлино и работает в библиотеке.
– В библиотеке?
– Ну да, в городской, книги выдает. Ей ведь запретили детьми
заниматься по суду, а жить-то надо.
Наши ее кто жалел, кто осуждал, только давно дело было,
забылось горе.
– Сколько же ей лет?
Галина Николаевна пожала плечами:
– Точно не скажу, однозначно меньше, чем мне.
Если она в семидесятых вуз закончила, то ей тогда стукнуло
года двадцать два. Вот и считайте, молодая еще. Кстати, вы не первая про нее у
меня расспрашиваете. До вас приезжала одна женщина, Яна…
– Вы помните ее имя?
– Странное дело, – хмыкнула Галина Николаевна, – что на
завтрак ела, могу забыть! А что год назад происходило, помню в деталях. Именно
Яна.
– Где библиотека находится? – подскочила я.
Назар ткнул рукой в сторону окна.
– А в двух шагах, на Ленина.
– Отвезешь меня?
– Пешком быстрей.
– Нет уж, доставь к месту, – упорно настаивала я, доставая
кошелек.
– Пошли, Лизочек, – велел Назар.
В библиотеке стояла тишина и пахло пылью. За стойкой, где
выдают книги, не было ни одной живой души. Я покашляла, сначала тихо, затем
погромче, потом крикнула:
– Здравствуйте!
– Добрый день, – донеслось издалека, и из приоткрытой двери
вышла женщина, довольно полная, с добродушным, круглым лицом.
– Записаться хотите? – поинтересовалась она. – Если наша
прописка, то бесплатно, коли из другого места, залог оставить надо.
– Почему вы решили, что я хочу открыть абонемент, вдруг он у
меня давно есть? – улыбнулась я.
