Глава 27
– Погодите, погодите, – забормотала я, – Леонид Фомин! Это
вы?!
– Точно, – кивнул алкоголик, – он самый, член Союза
писателей, с… с… хрен его знает с какого года!
– Но, мне кажется, я читала некролог, – лепетала я, – в
какой-то газете…
– Живой я!
– Господи, – вырвалось у меня, – до чего же человек допиться
может!
– Налей, а?
Я наплескала в стакан водки.
– Держите.
Леонид со стоном выхлебал все до дна и передернулся.
– Плохо пошла, вкус поганый… Из опилок гонят, табуретовка, а
не водяра. Да другой-то нет! Спасибо, хоть такую принесла.
– Вам сколько лет? – спросила я.
Леонид поскреб ногтями голову.
– Ну… э… и не помню, много, наверное! Тут дочка приходила,
взрослая совсем.
– Вы бы пить бросили.
– С какой стати? Да я и не алкоголик вовсе, – закряхтел
хозяин, пытаясь подняться на ноги, – пьяница, он кто? Больной человек, от водки
зависит, наркоман спиртовой, а я в любой момент завязать могу! То-то!
– Отчего же не завязываете?
– Не хочу, мне и так отлично.
– Возраст свой уже не помните.
– Ну и что? Какая разница, сколько мне стукнуло? – икнул
Леонид. – Все мои. Пью, между прочим, с горя.
Я щелкнула языком, сколько видела на своем веку пьянчуг, и
все наливались от печали.
– Что же с вами такое приключилось?
– Жена ушла, – плаксиво протянул Леонид, – Танька или Анька,
нет, Манька… Ну не помню имени, хоть убей. Только меня печатать перестали, она
сразу фрр – и нету. Деток взяла! Этих, ну, мальчиков или девочек, всех, ушла-а-а!
Налей еще!
Я снова наполнила емкость.
– Фу, пакость, – вздрогнул Леонид, – во дрянь, горло дерет.
Девочек у нас трое… или двое? А мальчиков? Один? Вроде нет… Забыл, старый стал,
устал, никто меня не жалеет, никто, ваше…
Мутная слеза потекла по небритой щеке.
– Водку-то кто привез? – спросила я.
– Дрянь, а не выпивка.
– Вы же ее не сами купили?
– Да?
– К вам приходила Яна?
– Яна, Яна… Яна! Доченька моя золотая! Вспомнила папку,
воспитывал, любил ее… все она… Жена увезла маленьких.
– Сколько же детям было, когда супруга ушла?
– Э… э… год! Может, больше! Кто ж такое вспомнит! Когда
было-то! Сколько лет прошло! – неожиданно трезво заявил писатель. – Наливай,
плесни этой гадости.
– А где сейчас Яна?
– Не знаю, небось у мамы.
– У кого?
– У жены моей бывшей!
– Адрес супруги подскажете?
– Ну… Москва.
– Здорово, давайте дальше. Москва, улица…
– Пятого звездолета имени Косусо!
– Такой в столице нет, это в ваших книгах были подобные
адреса, если память мне не изменяет.
– Да… тогда не знаю.
– Фамилию и имя жены любимой скажите.
– Таня.
– Великолепно! Значит, Татьяна. Теперь дело за отчеством или
фамилией.
– Или Аня?
– Анна…
– Нет, Маша, точно! Хотя… Таня! Вот черт, что-то
подсказывает мне, не Татьяна! Из четырех букв!
– Катя?
– Не.
– Маня?
– Похоже… но нет!"
– Простите, Саня?
– Ну, вроде на ..ня. Да, точно, заканчивается на ..ня.
– Тоня?
– Вот! Точно! Тоня!!!
– Антонина…
– Нет, не Антонина.
– Только что сказал: Тоня!
– Ошибся, выходит! Налей еще.
– Фамилию скажите.
– Чью?
– Жены.
– Э, забыл давно. Ни к чему она мне, водяры дай, – хозяин
начал проявлять беспокойство.
– Ничего не получите, пока не попытаетесь вспомнить хоть
что-нибудь о супруге, – твердым тоном заявила я, чувствуя, что сейчас просто
задохнусь от запаха, который исходил от хозяина.
– Приперлась на мою голову, – взвыл старик, – чего
примоталась? Ступай в профсоюз, там небось все сведения хранятся.
– Куда?
– В Союз писателей, – пробормотал Леонид, – я там
зарегистрирован. Вот. Я спать хочу.
Произнеся последнюю фразу, Фомин свалился на диван и
перестал подавать признаки жизни. Я вышла на улицу и с огромным наслаждением
вдохнула загазованный московский воздух, показавшийся мне сейчас упоительно
свежим.
Будучи писательницей, я волей-неволей стала общаться с
собратьями по перу, и они рассказали о том, что в СССР вся пишущая братия была
объединена в Союз. Человек, издавший книгу, мечтал получить в руки темно-бордовую
книжечку, украшенную золотыми буквами. Членство в Союзе литераторов давало в
прежние времена много льгот и привилегий. Настоящий, то есть «осоюзненный»,
прозаик или поэт мог рассчитывать на приличный гонорар, вроде он составлял
четыреста пятьдесят рублей за авторский лист. В книге обычно примерно
пятнадцать этих листов, и, умножив одну цифру на другую, получаем около семи
тысяч целковых. Напомню, что средняя зарплата в советские времена крутилась
вокруг 160 рублей в месяц. А еще можно было получить госдачу, продуктовый
набор, сшить костюм или пальто в ателье, съездить, допустим, в Пицунду, в Дом
творчества писателей. Сами понимаете, на берегу моря никто ничего не творил,
литераторы просто отдыхали. Так что раньше Союз писателей был серьезной организацией,
на данном же этапе никакого проку от него нет, да и союзов развелось то ли
семь, то ли восемь, то ли десять, точно и не скажу. Но на Никитской улице стоит
большой дом, в котором находится отдел творческих кадров. И, насколько я знаю,
там на полках до сих пор бережно хранятся папки с делами старых, советских
писателей. Надо немедленно рулить туда.
