— А куда тут кататься? — недоверчиво оглянулся Кечин.
— А до дубов Кочубеевских, няхай тут пока всю справу наладят.
Дир Сергеевич уже поставил ногу на пружинящую ступеньку, и вопрос «ехать, не ехать?» был автоматически решен.
— Я останусь, — сказал Рыбак. — Посмотрю, что и как.
Елагин пожал плечами — что уж теперь–то показывать старательность?
Возницу звали Охрим Тарасович. Он был, кажется, чуть навеселе, но в полном профессиональном порядке. И играл сразу две роли: колоритного кучера и продвинутого экскурсовода. С легкостью переходил из одного качества в другое. Только что сыпал смачными украинскими прибаутками, а вот уже пошли научные факты и цифры из биографии Николая Васильевича. Дорога против ожиданий оказалась и не дальней, и вполне приличной. «Брику» валяло на проселочных волнах, но не слишком, а лишь настолько, чтобы побудить к разудалому пению. И Дир Сергеевич дал себя укачать. Заголосил немелодично, но с упоением:
Гой, на горе тай жнецы жнуть,
Гой, на горе тай жнецы жнуть,
а по–пид горою,
яром–долиною,
козаки йдуть.
Охрим Тарасович весело его поправил: не «жнецы», а «жинцы». В том смысле, что женщины, жинки.
— А не чоловики, да? — проявил осведомленность московский гость.
— Ага, — согласился беззаботный экскурсовод. И поведал историю, что любая компания, что направляется к дубам, обязательно заводит эту песню, и почти всегда поют неправильно. Так что необходимость поправлять поющих можно отдельным пунктом внести в трудовой договор.
Дир Сергеевич, очевидно рассчитывавший поразить аборигена широтой своих музыкальных познаний и одновременно всемирной отзывчивостью московской натуры, тихо обиделся и мстительно заорал:
По–пе–попереду Дорошенко,
По–пе–попереду Дорошенко,
веде свое вийско,
вийско сионийско,
хорошенько!
Бурда, самозабвенно подпевавший, следивший лишь за тем, чтобы ни в коем случае не перекричать шефа, и уныло гудевший Кечин смешались на последней фразе. Дир Сергеевич на них не обратил никакого внимания, а лишь ехидно поинтересовался у возницы, что же он теперь, экскурсоводная его душа, ничего не поправляет.
— А эт–та на ваше удовольствие, пан–барин! Спивайте, лишь бы в «радисть»… — присвистнул Охрим Тарасович и искусно крутнул в воздухе своим живым кнутом.
— В радисть… — вдруг нахмурился «наследник». — Послушай, любезный, а когда нам подадут на твоем борту прохладительные напитки?
— Да незамедлительно. — Охрим Тарасович полез куда–то под ноги и артистически вытащил бутылку самогона, заткнутую пробкой из сахарного бурака.
Дир Сергеевич искренне восхитился. Вырвал пробку зубами, как это делали бандиты в фильмах про Гражданскую, и вытянул руку с бутылкой в центр «купе».
— Кто первый?
— Вы хотите, чтобы мы проверили, не отравлена ли? — уточнил Елагин.
— Дурак, — досадливо сказал шеф и отхлебнул сам. И застыл с открытой пастью и перекошенной физиономией. Поганая его бородка торчала в сторону, с нижней губы падали длинные капли.
— Что, все–таки отравлена? — с надеждой в голосе спросил майор.
— Это номер першая! — крикнул с облучка Охрим Тарасович на смешанном кучерско–экскурсоводческом диалекте. — Вы отрыгните, она и уляжется, и станет тильки греть. А вот и они.
Дубы.
Три гиганта. Под двумя громко веселятся две компании на разумно предусмотренных скамейках.
— Вот всегда так, — поделился наблюдением экскурсовод. — В любое время года. Как ни подъедешь, два дуба заняты, один поджидает.
В «бардачке» у Охрима оказался не только «бимбер», но и заводская водка «Княжий келих», и стаканчики, и огурчики, и нарезанное замечательное сальце. Вскоре вся компания чокалась под своим дубом, в то время как под соседним начали сворачиваться и потянулись к своей, скучавшей в сторонке «брике».
Под дубом пьется в особенную охотку. Даже Елагин не удержался и опрокинул пару стаканчиков, продолжая, правда, подозрительно поглядывать по сторонам. Кечин и Бурда, не говоря уж о Дире Сергеевиче, позволили себе по–настоящему расслабиться. Всех охватило несколько истерическое веселье. Со стороны могло показаться, что эта компания только что провернула весьма успешную сделку.
В разгар третьей бутылки вмешался Охрим Тарасович, до этого момента деликатно остававшийся невидимым. Он сказал, что в «хате все уже готово, пора ехать». Тут же всем надоел гостеприимный дуб, и стали грузиться в тарантас. Перед выгрузкой Елагин поинтересовался, сколько они должны за все удовольствие. Охрим Тарасович назвал какую–то совсем смешную сумму, майор дал ему двести гривен и заслужил благодарное:
— Спасиби.
Это вызвало внезапное неудовольствие Дира Сергеевича, он сразу заныл, направляясь к заказанной хате, уже мягко заманивавшей блеском маленьких, сдобно освещенных окошек.
— Ну что это за язык! Мы по–русски говорим «спасибо», что значит — «спаси Бог», а они — «спасиби», получается, что «спаси бис».
Но этой теме не суждено было развиться. Вступили в хату и остановились, открыв рты от приятного удивления. Все внутри сияло. Полы выскоблены, стены белые, хоть пиши, на окнах вышитые занавески кокетливо раздвинуты, полыхает огромная, но аккуратная печь. Посреди стол, на крахмальной скатерти и грибки, и сальце, и колбаса, и большой горшок, легко догадаться, что с красным малороссийским борщом из петуха, а рядом лоснящиеся пампушки, уже натертые чесночком. А еще вареники с сыром и всякое прочее по мелочи. Но самое главное — две дивчины, в кристальных передниках, в красных сапожках, у каждой коса три кило, рубаха с расшитыми рукавами. Застенчивая улыбка. Официантки.
Рядом со столом расположился с видом хозяина Рыбак — мол, это он изобрел все это чудо.
Сели. В руках у Рыбака образовалась бутыль «Хортицы». С подобающими прибаутками он разлил водку в граненые стаканчики и поинтересовался, не хочет ли кто–нибудь сказать слово.
— Как зовут наших хозяюшек? — тут же перебил его Дир Сергеевич.
Рыбак мгновенно ответил:
— Леся и Оксана.
— Пусть они встанут впереди, мне неудобно.
Рыбак пробормотал, что девушки в общем–то стоят, как и положено обслуге, за спиной клиента, но если шеф хочет, то он попросит их переместиться. Девушки обошли стол и сели на лавочку у стены. Одна черненькая, другая скорее беленькая. Одна улыбчивая, другая как бы замкнутая, что ли, с таким автоматизмом в движениях, будто полностью занята своими мыслями, а не обслуживанием бурной пьянки.
— А которая из них Оксана? — поинтересовался «наследник», жуя вареник.
— Я, — с умеренным кокетством ответила беленькая.
