Итак, Диканька и ее хутор. Что можно сказать об этом поразительном, малоизвестном массовому российскому туристу месте? Начать надо с Гоголя — его–то, пожалуй, некоторые помнят, хотя бы из людей зрелого возраста, советское образование забило несколько гвоздей в подсознание каждого школьника. Гоголь — один из них (из гвоздей). Но перенесясь мыслью из своего кабинета в кабинет–хату хуторского ресторана, Дир Сергеевич переместился острием внимания с гениального автора на таинственную молчаливую Лесю. Пытался описывать кочубеевские дубы и кучера Охрима, а перед глазами — она. Единственный, кто смог сравниться с ней по силе воздействия на память «наследника», это фанерный черт на трубе. Черт ведьме не уступит, как говорится.
Час пролетел незаметно. Дверь кабинета отворилась. Из прихожей послышался голос Марины Валерьевны, она сдерживала напор посетителей: «Дир Сергеевич занят, извольте подождать. Сколько понадобится». Все это работало на образ серьезного руководителя.
Главный редактор усмехнулся про себя: дома и стервы помогают.
— Перепечатайте, Ника, и мне на стол, проверим глазами.
Секретарша ткнула воздух острым носом и выпорхнула. И в кабинет стали проникать люди с загадочными улыбками на лицах. Все подходили поздороваться за руку. Дир Сергеевич поднялся с кресла, но с места навстречу им не сдвинулся. Продолжал демонстрировать солидность.
Валентин Валентинович Кечин. Конрад Эрнстович Клаун. Иван Борисович Катанян. Сергей Семенович Остапов. Равиль Мустафович Ибрагимов. Сергей Иосифович Гегешидзе. Александр Иванович Елагин.
Они рассаживались очень медленно, как будто место, которое они займут, определит их будущее. В каком они настроении, понять было невозможно, а что на уме — тем более. Дир Сергеевич сел, и ему показалось, что он опускается в горячую ванну. Сейчас начнется.
Все внимательно посмотрели на него, словно взвешивая его личность.
В этот момент ему стало до такой степени ясно, что он не имеет ни малейших оснований претендовать на руководство фирмой, где работают такие солидные, настолько хорошо одетые, так дорого пахнущие люди, что специально заготовленная шутка застыла у него в горле. Чтобы продемонстрировать свою вменяемость, «понимание масштабов и специфики», он хотел сказать с почти виноватой улыбкой: мол, я человек настолько далекий от реалий большого производства, что только сегодня утром узнал: «Русал» — это не муж русалки, а алюминиевый гигант. И хорошо, что не смог выговорить, хорош бы он был со своим юморком в столь серьезном собрании.
Говорить ему вообще ничего не пришлось. Члены совета директоров обменивались мнениями, словно переталкивали друг другу тяжеленные вагонетки, груженные собственным авторитетом. Только сумасшедший мог попытаться перебежать им дорогу.
Дир Сергеевич хлопал глазами и противно потел. Говорили о многом, в том числе и о его кандидатуре. Он чувствовал себя женихом, которого осматривает комиссия медицинских специалистов, решая, достаточно ли он половозрел, чтобы отдать за него всем известную, страшно родовитую деву.
Сначала было просто стыдно. Потом стала зарождаться непонятная, смутная ярость. И сразу же — огромное облегчение. Судьбоносное заседание завершилось, и члены правления потянулись к выходу. Ни у кого не было озабоченного или недовольного лица. При этом никому не пришло в голову лезть к новому шефу с прощальным рукопожатием. Даже Кечину. Оставалось надеяться, что так было заведено в обиходе начальника прежнего. Или это вообще, так сказать, принятая манера поведения после подобных заседаний. В противном случае это щелчок по носу. Хорошо бы как–нибудь остроумно отреагировать, но ничего в голове не рождалось. Чтобы просто оставить за собой хоть какое–нибудь последнее слово, Дир Сергеевич пискнул:
— Александр Иванович, а вас я попрошу остаться.
Елагин кивнул и остался. Снова сел к столу. Глядя внимательно ему в глаза, Дир Сергеевич спросил, дергая щекой:
— Как вам процедура?
— По–моему, все прошло хорошо, — ответил майор, стараясь попутно понять, зачем задается этот вопрос.
«Наследник» коротко порылся в бороде.
— А по–моему, эти господа не принимают меня всерьез! — Ему очень хотелось, чтобы его опровергли. Это не сгладило бы боль от пережитых минут унижения, но ему хотелось, чтобы майор хотя бы попытался.
Елагин все еще не понимал, в чем смысл разговора. Ему отнюдь не показалось, что новый шеф был чем–то уязвлен только что. Сидел, молчал, колко поглядывал. Обычное поведение человека, который пока не начал ни в чем разбираться. Что ему надо? Неужели сдержанность нового шефа — иллюзия и в его бородатой башке роятся идеи?! Не хотелось бы. Майор тоже начал немного нервничать. Ему не нравились непрозрачные ситуации.
— Понимаю, я для них пустое место. Но знаете что, Александр Иванович, я собираюсь их всех разочаровать.
Господи, только этого не хватало!
— Я могу помочь? — попробовал перевести все в шутку майор.
Дир Сергеевич остался серьезен, даже угрожающе серьезен.
— Я на это очень рассчитываю.
— Не подведу, — почти по–пионерски ответил майор.
— Попьем завтра чаю, — сказал «наследник» заговорщицки. — Тут есть новое местечко «Харбин». Рекомендую. В двенадцать.
Майор пожевал губами:
— А почему не на фирме? Почему не у вас?
«Наследник» в этот момент пытался определить, из какой дыры в его траченном коньяком сознании вылетело это название — «Харбин»? Никогда он там не бывал, лишь мельком видел затейливую вывеску. Но нельзя же было во всем просто так признаться.
— Не хочу, чтобы нас видели вместе.
Елагин удалился, озадаченный. Брат Аскольда, оказывается, вздорен не только в пьяном, но и в трезвом виде.
6
Вечер Дир Сергеевич провел в тревожном одиночестве. Супруга прислала эсэмэску: «Я у Алевтины». Несчастная, одинокая, не слишком здоровая подруга — идеальный объект для жалоб замужней, успешной, практически счастливой женщины. Он тоже настукал ей сообщение, что все прошло хорошо.
Как всегда в первый после окончания короткого запоя вечер, все чувства спутаны, а все нервы — навыпуск. Он раз за разом воспроизводил в памяти сцену «коронации», и чем дальше, тем больше она его злила. Нет, конечно же эти вежливые денежные зубры его и в грош не ставят. И даже не очень вежливые. Но руку–то можно было пожать! Впрочем, тогда бы все узнали, что у него потные ладони. Это пройдет через пару дней.
Что делать с Елагиным? Зачем было ввязываться с ним в этот двусмысленный разговор? Теперь голым чаепитием не отделаешься. Вообще сочтет кретином. Послезапойная психика особенно мнительна и склонна изобретать неприятности и неприятелей. В другое время, в развесисто–пьяном или надежно–трезвом виде, Дир Сергеевич плюнул бы на все эти невнятные страхи и обиды и растер. Но не сейчас. Он тупо, бесталанно напрягся и начал сочинять какую–нибудь весомую причину для завтрашнего рандеву с майором. Чтобы Елагин, услышав его речь, ахнул и отвесил нижнюю челюсть. Потом можно будет не продолжать, замотать, но утвердить себя, как человека значительного — необходимо. Хотя бы в начале.
