«Формоза» представляла собой нечто среднее между «Вокруг света», «Караваном историй» и магазином горячих туристических сведений и советов. «Туристические приключения на пяти континентах», «неожиданные сведения об известных местах», «язык официантских жестов», «автостопом от Гамбурга до Барселоны» и прочая чепуха.
Название журнала Дир Сергеевич придумал сам. В свое время, веке в шестнадцатом, жил один англичанин, Ник Келли, моряцкая судьба занесла его на Формозу, то есть Тайвань по–теперешнему. Вернувшись, он долго развлекал своих современников и земляков рассказами о природе, истории, укладе жизни этого отдаленного острова. Врал безбожно, но талантливо, ему верили до тех пор, пока на Формозу не попала настоящая, серьезная экспедиция и не опровергла россказни моряка. А жаль. Выдуманный мир был так красив, оригинален, — моряк выдумал даже тамошний язык, обычаи и фольклор, — что с ним не хотелось расставаться. Дир Сергеевич решил вести журнал в стиле этого англичанина, только своей Формозой решил сделать весь окружающий мир. ну в самом деле, не издавать же очередной банальный рекламный бюллетень для этих примитивных туроператоров и их еще более тупых клиентов. Чтобы добраться до Хургады, надо обладать не воображением, а всего лишь несколькими сотнями долларов.
Название придумал младший брат, но персонал набирал все же старший. Поэтому каждый номер был результатом компромисса между взлетами иронической фантазии главного редактора и стабилизирующим действием балласта, то есть остальных работников редакции. Они отказывались публиковать карты с указанием мест расположения выдуманных кладов и курганов («зачем издеваться над больными людьми!») или помещать адрес в Ла–Валетте, по которому, как утверждалось в статье Дира Сергеевича, можно было по сходной цене приобрести настоящий патент мальтийского рыцаря («зачем мы будем кормить какого–то мошенника?»). Не поддержали они и идею чернобыльских турпоходов, так что снимками двухголовых телят и одноглазых рыб главному редактору пришлось украсить не страницы журнала, а стену своего кабинета. Под этими фотографиями красовались две крупно нарисованные цитаты: «Не избегай наслаждений» (Гедон) и «Дайте мне инсайдерскую информацию, и я переверну мир» (Архимед). Сразу видно, как оригинально мыслил этот человек.
Шла постоянная борьба между гением Мити Мозгалева и совестью коллектива, и каждая журнальная полоса была линией фронта. Главный писал часто, и проверяли его дотошно. Какое же удовольствие он испытывал, когда ему удавалось щелкнуть по носу своих услужливых надсмотрщиков. Его заметки о том, что Отто Скорцени после войны сотрудничал с Моссадом, о том, что дочь Рокоссовского застрелилась из парабеллума Паулюса, о том, что у Людовика XIV было два заднепроходных отверстия, «они» хотели зарубить, проверяли под компьютерной своей лупой и вынуждены были отступить.
За гибким сопротивлением своей небольшой команды он, конечно, чувствовал авторитет Аскольда и интеллектуально бился не столько с этими наемными бездарями, сколько с ним. Примирившись с его абсолютным верховенством внешне, приняв от него в подарок и квартиру, и журнал, он не мог отказаться хотя бы от латентных попыток самоутверждения.
В этот день Дир Сергеевич прибыл в редакцию раньше обычного. Встретила его, как и следовало ожидать, секретарша Ника. Удивительное существо, все какое–то острое. Острый нос, острые грудки под блузкой, острые коленки и очень острые носки туфель на угрожающе острых каблуках. Глядя на нее, Дир Сергеевич каждый раз думал: как это у других начальников бывают романы с секретаршами? Это же невозможно, весь исколешься.
Заказав себе чаю, «наследник» расположился в кабинете. Он сегодня волновался. Предстоял очень важный разговор. Совет директоров. Директория, блин, и каждый мнит себя Баррасом. Дир Сергеевич специально решил провести его здесь, а не в офисе «Стройинжиниринга». Здесь он все же привык чувствовать себя начальником. Родное кресло гарантировало своей мощной упругостью какой–то минимум поддержки. Час назад он довольно хладнокровно изложил супруге резоны ситуации, но внутри себя не был так уж уверен, что прав. А вдруг эти ребята разведут его каким–нибудь не очевидным для него образом? Вряд ли, ведь он им понравился во время автомобильной прогулки по Украине.
Пить надо, но не с ними.
Вошла Марина Валерьевна. Зам и ответсек в одном мощном квадратном лице. Таких людей вырубают очень грубым топором из одного цельного куска ответственности. Близорукие глаза превращены толстыми линзами очков в две черные угрозы. Говорят, что глаза — это часть мозга, непосредственно выведенная наружу. Дира Сергеевича тошнило от того количества мозга, который ему демонстрировала его заместительница.
— Вы уж извините, кто куда, а голый в баню, — решительно, даже не здороваясь, начала она.
— Что там? — вздохнул главный редактор.
— Бискайский ресторан.
— Поверьте, я…
— Все годится, Дир Сергеевич, кроме последнего абзаца, где вы описываете, как нажали «синий фонарь».
Имелся в виду пункт меню, в котором говорилось, что посетитель ресторана может потребовать, чтобы все означенные в нем блюда были поданы в течение десяти минут. Если рестораторы не успеют, весь ужин за их счет.
— Представляете, если кто–нибудь из наших читателей воспользуется этим советом!
— Но я–то воспользовался!
— Даже если я вам поверю — а вдруг другому не повезет?!
Главный махнул рукой, ему нужно было экономить силы для предстоящего сражения.
— Позовите Нику. Пусть захватит инструменты.
Так Дир Сергеевич именовал стенографический блокнот и карандаш. Он понимал, что такой старинный способ работы выглядит самодурством, и был рад этому. Собственно, Ника появилась на секретарском посту только потому, что в ее резюме значилось, что она владеет стенографией. Секретаршу Аскольд позволил ему выбрать по своей прихоти, потому что считал: навязывать человеку секретаршу — все равно что навязывать жену.
Ника явилась бледная, как всегда, когда ей предстояло заниматься «этим извращением». Дир Сергеевич хорошо себе представлял, какими сочувственными взглядами ее провожают к нему в кабинет остальные сотруднички. Это очень грело ему душу. Он знал, что где–то в белье у нее спрятан цифровой диктофончик, а по бумаге она водит карандашом только для вида, но идти дальше в своих придирках не считал нужным. Вернее, экономил эту тайну для какого–нибудь яркого разоблачения в будущем.
— Так, Ника, садитесь. Мы с вами сейчас набросаем один срочный матерьялец. Называться он будет так: «Вчера на хуторе близ Диканьки». Вернее даже — «позавчера».
Главным редактором руководило не авторское нетерпение поскорее излить на бумагу накопившиеся в голове образы, а желание отвлечься от мыслей о предстоящей встрече. Он знал, если весь оставшийся до ее начала час будет размышлять, как все пойдет, то доведет себя до неврастенического припадка. Он сам удивлялся, до какой же степени ему хочется повысить свой статус. Чтоб реальная власть и реальные деньги. И было очень страшно, что затея сорвется. Скорей бы уж!
