Фрэнк улыбнулся одной половиной лица.
– Одного я не пойму, этот ваш Капустин – он что, камикадзе?
– Он фанатик. Избрание Голодина для него было бы не только личным, но и идейным триумфом. Он готов на многое ради этого. Не пожалеет ни себя, ни других. Кроме того, надо ведь учитывать, что он не знал о производимой записи.
– Все равно, выбалтывать такие планы третьим лицам… Хотя бы и союзнику. Да и союзнику не слишком-то надежному, насколько я понимаю. Мистер Винглинский давно уже ищет возможность выскользнуть из ситуации. И на этой записи его роль самая безобидная – он только вздыхает и говорит: «Это чудовищно!» При желании можно представить дело так, что он отговаривает Капустина от рокового замысла.
Старина Фрэнк внутренне поздравлял своего человека с успехом и готов был защищать его от какой угодно критики.
– Чтобы не дать Винглинскому выскользнуть, Капустин и пошел ва-банк.
Мистер Шеддер поджал тонкие губы:
– И слишком увлекся обрисовыванием радужных перспектив.
Мистер Шеддер был доволен действиями своего подчиненного, но недоволен тем, что его не удалось вытеснить с этого участка работы на участок более мелких дел. Теперь придется делиться успехом, что еще неприятнее, чем делиться деньгами.
Фрэнк чувствовал скрытое недовольство шефа, но в данный момент ему было на это глубоко плевать. По каким-то непонятным причинам он остался в деле на реальной роли и теперь всячески старался укрепить свои позиции. А они укреплялись по мере нарастания успехов мистера Капустина. Еще неизвестно, кто тут, в этом здании, будет на коне, когда мистер Голодин, столь умело управляемый и направляемый мистером Капустиным, въедет в Кремль также на каком-нибудь коне.
– Пока, насколько мне известно, расчет Капустина полностью оправдывается. Винглинский не сделал никаких рискованных заявлений и не выехал из страны. И даже нет сведений, что он к этому готовится.
В тот самый момент, когда это говорилось, Сергей Янович комкал распечатку злосчастной беседы и укладывал ее в пепельницу, намереваясь сжечь. Бумага топорщилась, норовила вывалиться из пепельницы вон, как бы побуждаемая желанием попасть еще кому-нибудь в руки, уж больно ценной была напечатанная на ней информация.
– Зачем? – сказал Либава. – Давайте я брошу в измельчитель.
Винглинский, не говоря ни слова, достал из кармана зажигалку и поджег бумажный комок. Пламя неожиданно получилось мощным, взвившись чуть ли не на полметра. Либава схватил со стола бутылку минералки и стал поливать пылающий документ.
– Что ты делаешь?!
– Пожарная сигнализация, – объяснил помощник. Он взял мокрый полуобгоревший комок кончиками пальцев: – Сейчас спущу в туалет.
Когда Либава вышел, Винглинский откинулся в кресле, заложив руки за голову. На его тонких губах появилась задумчивая улыбка. А интересная ведь складывается ситуация. Если этот документ выпустить из-под спуда, трудно даже представить, какая начнется чехарда. Правда, думать об этом можно только в гипотетическом смысле. Кто же возьмет на себя ответственность за такую публикацию! А было бы здорово, весело и здорово: Андрюша, летящий вверх тормашками вместе со своим хитроумным советником. Нет, все-таки трудно поверить, что Голодин. Это каким же надо быть монстром, чтобы родную дочь подвергать такому риску! Впрочем, чего только не случается в мире властвующих и рвущихся к власти.
Себя Сергей Янович похвалил за сдержанное, разумное поведение во время оного разговора. В случае чего ему предъявят только недонесение. Но и здесь можно что-то придумать.
Появился Либава.
– Удачно сходил? – поинтересовался шеф с внезапной улыбкой.
Помощник кивнул, показывая, что он не считает для себя возможным обладать чувством юмора в присутствии начальства.
– Ты, кажется, хочешь еще что-то мне показать. Или сообщить.
Либава опять же лишь кивнул.
– Что-то явно неприятное. Либава сел на свой стул:
– Звонил майор Елагин.
– Тот самый майор? И где же он, откуда изволил нас побеспокоить? – Настроение олигарха сделалось почти игривым, ситуация просто-напросто ломилась ему в руки, не нужно даже совершать никаких дополнительных движений.
– Трудно сказать, но, вероятнее всего, он в Москве.
– Почему ты так решил?
– Он предложил встретиться – и в самое ближайшее время.
– Что он еще говорил?
– Рассказывал в подробностях, как он будет действовать, если мы не согласимся на его условия.
– А у него есть возможность действовать? Он не обложен разве как дикий зверь?
Либава вздохнул.
– Ну ладно, ладно. Его ведь и люди этого, как там, Бокова не могут найти. Он, кстати, господин прыщавый, не из ФСБ ли часом?
Антон Либава презрительно хмыкнул:
– Был. Выгнали. Теперь организовал свое предприятие. Но, насколько я понял, перед Елагиным он явился именно как представитель спецлужб. Майор – человек с гражданским чувством, что всегда ему мешало жить, и он взялся за предложенную Боковым работу, думая, что это задание властей. Такой ушлый мужик, а попался на самый ржавый крючок. Даже странно как-то.
– Почему же он не отдает кассету этим своим властям?
– Да все потому же – не верит. Считает, что там сплошная коррупция. Обжегшись на Бокове, дует на все остальное.
Винглинский вдруг вскочил и заходил по кабинету:
– А ведь ситуация-то дрянь.
– Что вы имеете в виду, Сергей Янович?
– Я-то думал, что этот парень из тех, что надеются своего не упустить, когда идет большая рубка. Хочет денег, и побольше. А так, если он узнает, что Боков – просто рыба-прилипала, он тут же метнется на Лубянку.
– Думаю, да. Только как он узнает? Выбивая сведения из Бокова, он шел только по этой линии вопросов – предательство в рядах органов.
– И Боков устоял под пытками? Партизан!
– Говорит, что устоял. Только выдал меня, мои телефоны и что я работаю на вас. Да и тот факт, что майор предлагает нам встречу, говорит о его неведении насчет истинного положения Бокова.
Винглинский остановился перед своим помощником, засунув руки в карманы и неприветливо глядя сверху вниз на белесые ресницы и красноватый нос.
– И что же нас ждет в ближайшем будущем? В смысле: какие требования выдвигает этот патриотический майор?
Либава с трудом отклонил голову, чтобы посмотреть в глаза шефу:
– Он предлагает передать нам кассету и обещает все дубликаты, которые припрятал для страховки, выдать чуть позднее, если мы выступим с разоблачением Нины Андреевны как организатора великой фальсификации. Это легко сделать – у нас есть кадры телепередачи об испытаниях «чистой силы», где она недвусмысленно представлена. Кроме того, Сидор Лапузин даст показания. Он выжил, но теперь убежден, что идея «чистой силы» мертвая. А с ним контачила только Нина. Она раздувала шумиху. Вы тем самым остаетесь в стороне: просто ваше доверие было жестоко обмануто людьми, которые теперь изображают из себя бог знает кого.
