Елагин не стал проверять, достаточно ли надежно обездвижены ребята, – он был уверен в своей работе. Несколькими вздохами успокоил дыхание и аккуратно постучал в дверь «мастерской». Пусть Боков думает, что это кто-то из подчиненных просится погреться.
Войдя одним стремительным движением внутрь, он нанес удар в ту часть лица подполковника, где было меньше всего прыщей. А когда Боков упал, майор наклонился над ним и сообщил:
– Поверь, никакого бизнеса, это – личное!
Глава сорок пятая
Секретное оружие
Избирательный штаб Голодина
Капустин принимал доклады начальников подразделений. Артем Владиславлев вкатил в кабинет шефа кресло с Чайником – они теперь на пару руководили отделом креативных разработок. Но поскольку в жизнь чаще всего проводились идеи «варягов», Парачини и Бэнкса, парни в общем-то не напрягались и даже позволяли себе демонстрировать начальству, что не очень напрягаются. Типа: а чего стараться, если от старания результата все равно не будет. Капустин злился. За те деньги, что он платил членам особой бригады, можно было бы и поиграть в инициативность. Он охотно разогнал бы эту богадельню, но тогда всякий уже с уверенностью скажет, что предвыборная кампания Андрея Андреевича шьется исключительно по вашингтонским лекалам. Интересно следующее: «патриот» Владиславлев и безногий «либерал» в создавшихся рабочих условиях слились в некую единую психологическую фигуру. Вот уж, действительно, вспомнишь старика Маркса: совместное бытие создает совместное сознание.
– Садитесь, – сказал Капустин, не поднимая глаз от бумаг.
– Спасибо, – серьезно ответил Чайник, удобнее устраиваясь в своем передвижном кресле.
Капустин не оценил его чувства юмора, ему было не до того.
– Это ваш отчет? – поднял он брезгливо, за угол, стопку бумажек.
– Наш, – кивнул Владиславлев. Капустин поднял голову.
– Не впечатляющий отчет.
– Почему же? Как-никак растем.
– По полпроцента в неделю. Нам понадобится еще как минимум два месяца при условии сохранения темпов, чтобы добиться того, чего мы добиваемся. А у нас впереди всего одна неделя. Но это ладно, я даже не очень расстроился. Знаете почему?
Оба серьезно кивнули.
– Потому что я от вас ничего лучшего и не ждал. Минута молчания.
– Кажется, вас это не слишком расстраивает.
– Почему же… – начал безногий.
– …расстраивает, – закончил Владиславлев.
– Ваша ошибка в том, что вы не смогли поставить дело выше своих личных амбиций.
Они синхронно пожали плечами: вопрос казался им не нуждающимся в комментариях.
– В случае нашего неуспеха, о чем я говорю, как вы понимаете, чисто условно, я буду знать, какие выдать вам выходные рекомендации.
Теперь пожал плечами только Владиславлев.
Капустин снова пожал плечами и поднял со стола чистый лист:
– А это ваши предложения на будущую неделю. Решающую неделю. Я правильно понял?
– Правильно, – сказал безногий. Капустин повертел лист в руках.
– Даже не оригинально. Выпендреж на уровне первого курса. Помнится, нам в институте предложили написать сочинение на тему «Лень», и я, желая показать себя, сдал вот такой чистый лист. Каково же было мое неудовольствие, когда выяснилось, что подобных «сочинений» на потоке набралось не меньше десятка.
– Это не выпендреж, – сказал Владиславлев.
– Это констатация факта, – добавил безногий. – Нет хороших идей – зачем захламлять пространство общения шумом идей пустых?
Капустин облизнул верхнюю губу.
– То есть, хотите сказать, вас можно похвалить? Они промолчали.
– Неужели совсем ничего – пусть идиотского, нелепого – в голову не приходило?
После некоторого молчания безногий, предварительно покосившись на соратника, медленно сказал:
– Мы, поверьте, работали по-настоящему. Это только кажется, что мы дурака валяем, фрондируем по причине должностной обидчивости. В сложившейся ситуации не показывать, что мы задеты отношением руководства, значит дать повод другим не уважать нас. Профессиональная гигиена.
– А по существу? Что вы все-таки придумали, но не пожелали показать?
Продолжил Владиславлев:
– Решение проблемы поднятия рейтинга кандидата Голодина у нас есть, но оно ни за что его не устроит. Настолько не устроит, что мы даже не захотели, чтобы он узнал о том, что мы об этом думали.
Капустин усмехнулся:
– Скажите мне, я не стану ему передавать.
– Мы даже не возьмем с вас честного слова, – сказал Владиславлев. А безногий добавил:
– По нашим расчетам – поверьте, подробным и дотошным, выходит, что серьезно повысить рейтинг кандидата Голодина в этой избирательной кампании можно, только убив кандидата Голодина, да еще таким образом, чтобы было понятно: это сделала действующая власть. Только так, в нимбе страдальца, Андрей Андреевич может победить. Но, боюсь, избирательная комиссия…
– Хватит, – махнул рукой Капустин. – Я действительно ничего никому не скажу. Можете идти. И ехать.
Когда они удалились, начальник штаба и службы безопасности минуты три-четыре посидел в глубокой задумчивости. Два чувства боролись в нем. Он был и доволен, и одновременно недоволен состоявшимся разговором. Что ж, следовало признать, что идеи носятся в воздухе, и он не слишком оригинален в своих оригинальных разработках. С другой стороны, этот чистый лист бумаги – лишнее подтверждение, что другого пути у него, Кирилла Капустина, нет. Все соображающие люди скатываются к выводу, который он сделал уже давно.
Заглянула секретарша и сказала, что прибыл Андрей Андреевич.
– Как он?
– В ярости.
Взяв со стола тот самый чистый лист, Капустин вышел из своего кабинета и решительным шагом направился к кабинету разъяренного кандидата.
Андрей Андреевич ходил по дуге мимо черного полированного стола и пил прямо из бутылки структурированную воду. Врач напрасно его предупреждал, что ее следует употреблять по пятьдесят граммов каждый час – Андрей Андреевич отпивался за все пропущенное в смысле лечения утро.
– Ты? – сказал он, увидев начальника службы безопасности. – Ты что мне обещал?
– Многое, всего и не упомнишь.
– Что больше не будет таких пресс-конференций. Так почему эта Иванова из «Регионов» так странно себя вела, а? Как это понять? Она же из этих, ну…
– Да, она еврейка.
– Хотя и Иванова?
– У нас много Ивановых-евреев. Или так: евреев-Ивановых.
Голодин поморщился.
– Но что ей было от меня надо? Объясни, умник. Капустин пожал плечами:
