День заканчивался. Начиналось необыкновенно торжественное видовое кино. Тьма заполняла долину, как будто она жила здесь, на дне, и только выжидала момент, когда сможет вступить в полное владение местом. Еще солнечно сияли верхние строи еловой ограды, а в домиках деревни уже зажигались окошки. Всякою зрячей душой овладевало вдохновенное спокойствие и согласие остаться здесь даже навсегда.
Елагин встряхнулся. Надо было приступать к делу, ради которого он прибыл: поговорить с профессором. Ведь не ради же этих сумасшедших закатов он терпел автомобильную тряску и болтовню Кляева.
– Можно вас на минуточку? – взял Лапузина за локоть.
– Что еще?
Кляев уходил все дальше, жарко что-то рассказывая, и Кастуев не давал ему остановиться, подкидывая полешки все новых вопросов в этот интеллектуальный костер.
– Я ведь еще не представился.
– Представляйтесь.
– Майор Елагин, Федеральная служба охраны. Елагин решил, что при выполнении государственного задания он имеет право на государственный статус. Не излагать же сибирскому изобретателю все нюансы своего положения.
Сидор Иванович остановился, схватил неожиданно цепкими лапами Елагина за предплечья и почти закричал:
– Наконец-то!
– Вы говорите так, будто меня ждали.
– Ждал, ждал, еще как ждал!
– Интересно.
– Вот именно интересно. Буквально всем было дело до наших с братом разработок, только не государству. И олигархи, и бандиты, и журналисты – даже не знаю, кто хуже, а от вас – молчок. Повторяется трагическая русская ситуация: нет изобретателя в своем отечестве. Все ждут манны «оттуда», а в Калинове ничего не может быть умного и ценного, потому что он всего лишь Калинов. Обидно!
– Идемте, Сидор Иванович, мы отстали.
– Глупости, мы почти что ни в чем не отстали. Гении есть, и гениальные прозрения есть, но надо поддержать. Если пока не финансово, то хоть добрым словом.
– Идемте, Сидор Иванович, идемте.
– От Академии наук ничего не дождешься, так пусть хотя бы охранка позаботится.
– Ну вот, можете считать, мы и начинаем заботиться. Они наконец двинулись вслед за остальными. Профессор даже вдохновенно распахнул полушубок:
– Для начала хотелось бы убедиться, что установка действительно работает – не только перед телеобъективом, а по-настоящему.
– Да что вы, я вам включу, сами все посмотрите. Там, конечно, нужны доработки. Небольшие. В условиях хорошей лаборатории мы за полгода сможем устранить все узкие места.
– А есть узкие места? Лапузин честно кивнул:
– Разумеется. Я как честный ученый отрицать этого не могу.
– Так что же ваш брат…
– Виталик совсем другой человек. Он считает, что раз проблема решена в принципе, на нюансы можно наплевать. Но черт сидит в нюансах, как известно.
– Вот оно что.
– И раз мы здесь никому не нужны, надо стать нужными «там». Виталик нетерпелив. Но вы не бойтесь, большого вреда его американское шоу не причинит. Установка у меня, и чтобы ее воспроизвести… Главное – наши зашевелились. Как я рад! Вы думаете, чего я торчу у этого идиота в снегах? Страшно. И противно. Понимаете, некоторые секреты установки знаю только я. Виталик в последнее время больше интервью давал. Кроме того, у него меньшая склонность к химии. Он как математик спец и орел, а с конкретикой вещественных взаимодействий у него…
Нестор Кляев, уже спустившийся к реке, стал невидим.
– А как вы думаете, за границей ведутся подобные разработки?
Профессор хмыкнул в бороду:
– Так я же к тому и веду. Сбежал я сюда не от бандитов и журналистов, это просто противно.
– А что тогда страшно?
Лапузин остановился и огляделся. Откуда-то издалека донесся призывный крик Кляева.
– Хрен тебе, Нестор, – неожиданно разозлился профессор, – я ему ничего не стал объяснять, хотя он надеется. У него нюх, у Нестора, на такие вещи. Он в пять секунд бросит свой Аркаим, если я дам примазаться. А я пью кедровку и сплю.
– Так чего же вы испугались, профессор? – чуть более нетерпеливо, чем следовало, спросил майор.
– Шпионов. Американских шпионов. Я сразу решил, что они за мной приехали.
– Шпионов?
– Ну шпионок, это даже экстравагантнее. Убежден, штатники и сами до чего-то там похожего дотумкали, а когда о нашей установке пронюхали – впрочем, мы сами раструбили, прислали подготовленных людей.
– Как вы об этом узнали?
– Дело было так. Звонит мне эта дура Дерябкина и говорит: приходи, Сидор Иваныч, ко мне в студию, два интересных человека будут. Из «оттуда». С деньгами, говорит, и хорошее дело затеяли. Сначала я просто подумал, что эти две американские девки наши идеи приехали по дешевке скупать. Или туризм экстремальный. А потом в голове щелкнуло…
– А кто такая Дерябкина?
– Наша мадам де Сталь. Салон держит при районной библиотеке для взращивания графомании. Она, конечно, не дура, да и не сволочь, по-моему, но только, полагаю, попала в сети.
– Ну где вы? – вырвался из темноты с обиженным вопросом Кляев. Он тяжело дышал – видимо, спешил.
– Скажите, Нестор, – обратился к нему майор, – вот вы утверждали, что все захороненные на вашем кладбище сидели, причем плечом к плечу.
– Да, и это могут подтвердить мои рабочие.
– А сколько?
– Это видели человек семь-восемь. Трезвые.
– Нет, сколько было захороненных?
Кляев отступил в темноту, и оттуда прозвучало:
– Двое.
Глава двадцать седьмая
В круге первом-4
Особняк предвыборного штаба Голодина в Охапкино
Андрей Андреевич сидел под красиво написанным плакатом: «Петля Нестерова на шее лапотной России». Прочитав текст, кандидат сразу решил, что не велит им пользоваться. Фамилии главных соперников были обыграны здесь как-то неряшливо. Каламбур получился не смешной, и исправить его не представлялось возможным. «Петля Нестерова на горле Лаптевской России» – еще хуже.
Вел встречу, как и всегда, Кирилл Капустин.
Для начала заслушали сообщение о движении рейтингов. Суммируя данные двадцати социологических служб, Капустин сообщил, что похвастаться пока нечем:
– Не радоваться же тому, что мы с вами вошли в первую десятку.
Сидевшие напротив подиума мозговые штурмовики и крутые креативщики старались не смотреть в его сторону, но и без визуального контакта с начальником штаба было понятно: главный акцент он делает на слове «мы», имеющийся пока неуспех в работе равномерно раскладывая на плечи всех присутствующих. В зале было человек пятнадцать представителей разных «долей» пресловутого «арбуза».
