– Эта чаша, – журчал слонопотам, – символизирует единство
человека и природы, украшающей ее орнамент…
Я прищурилась и увидела по бокам горшка изображение то ли
слишком жирных кроликов на не правдоподобно длинных ногах, то ли слишком
ушастых лошадей с куцыми хвостами.
– И мы с радостью отдаем приз Арине, – завершил речь
слонопотам.
Пришлось встать, пересечь сцену и подойти к трибуне. Толстяк
очень легко, одной рукой протянул мне горшок. Я, думая, что он выполнен из
чего-то типа фольги, протянула руку, схватила конструкцию и в ту же секунду
поняла свою фатальную ошибку. Приз весил тонну и был отлит, очевидно, из
железа.
То, что с легкостью держал сто пятидесятикилограммовый
дядька, оказалось неподъемно тяжелым для моей тощей лапки, и потом, я не
ожидала, что горшок весит столько же, сколько я сама.
Я не удержала приз, и он, словно гиря, рухнул вниз на сцену
и, пробив в ней здоровенную дыру, исчез в ней.
На секунду воцарилась тишина, даже Федор растерялся, но
потом журналисты взвыли от восторга и рванули вперед, выставив перед собой
аппаратуру. Поднялась суматоха.
– Сережа! – вопил слонопотам. – Немедленно достань!
Смуглый брюнет в бежевом костюме кивнул и ринулся куда-то
вбок. Федор схватил меня, спрятал за свою спину и заверещал:
– Сядьте, сядьте. Арина немедленно ответит на все ваши
вопросы.
Не тут-то было. Борзописцы без конца щелкали затворами камер
и никак не желали садиться на свои места. Как человек, работавший когда-то в
журнале «Мир криминала», я очень хорошо их понимала. Обычно вручение всяких
наград выглядит более чем нудно: речь того, кто награждает, поцелуй, букет,
ответ лауреата, улыбка, поцелуй, затем, если повезет, банкет. А тут такая
фишка. От Федора, прикрывавшего меня своим широким телом, одуряюще несло на
редкость противным одеколоном. Я чихнула раз, другой, третий и решила на всякий
случай отодвинуться от источника запаха. Сделала один шаг, второй, третий.., и
почувствовала, как земля уходит из-под ног, не в фигуральном, а в прямом смысле
слова. Желая оказаться подальше от Федора, я не заметила, как угодила в дыру,
пробитую горшком.
Может, кто другой из литераторов и не протиснулся бы в это
отверстие. Писатели – люди, в основном ведущие сидячий образ жизни, поэтому и
объемы у них соответственные. Но я со своим сорок вторым размером со свистом
полетела под сцену.
Под дощатым полом было темно, грязно и тихо, но через пару
мгновений, в лучах проникающего из отверстия света, я увидела горшок. Потом над
моей головой появилось нечто и спросило голосом Федора:
– Котя, ты жива?
– Ага, – закашлялась я.
– Шею не сломала?
– Нет.
– А жаль, я избавился бы от тебя наконец, лапа! – в сердцах
сказал рекламщик. – Вот ведь наказанье! Даже с вечно пьяным Сергеевым легче,
чем с тобой!
– Я не употребляю алкоголь, – прошептала я, стукаясь головой
о сцену.
– Очень зря, – посетовал Федор, – может, тебе начать пить,
нюхать и ширяться? Все лучше, чем постоянно…
В этот момент я почувствовала, как по моим ногам скользнуло
что-то быстрое и мягкое, и заорала во всю мочь:
– Спасите! Крысы!
– Не нервничай, пуся, – сказал Федор и исчез.
– Не кричите, – сказала крыса.
Я опустила глаза вниз и увидела смуглого брюнета, стоящего
на четвереньках.
– Извините, я случайно схватил вас за ногу.
– Ничего, – пролепетала я, – мне даже приятно, здравствуйте,
чудесный вечер, не правда ли?
– Немного прохладно для начала мая, – чихнул брюнет и велел:
– Пригнитесь и идите за мной, там дверца есть.
Глава 25
Без конца стукаясь головой о доски, я пошла за парнем.
Брюнет передвигался не на локтях и коленях, как мне
показалось вначале. Просто ему, мужчине очень высокого роста, пришлось сильно
согнуться и чуть присесть. Я же шла почти выпрямившись, правда, регулярно
прикладываясь макушкой о сцену.
Наконец брюнет распахнул крошечную дверцу, кряхтя вылез
наружу, заботливо вытащил меня и сказал:
– Пошли.
Мы поднялись по ступенькам и оказались на сцене.
– Сергей, – буркнул слонопотам, – поставь приз на стол, этой
в руки больше не давай!
Тут только я заметила, что брюнет держит в одной руке
горшок. Вид у Сергея был самый печальный, в волосах запуталась пыль, светлый
костюм из бежевого превратился в темно-серый.
Я посмотрела на свои брюки. Так и есть! Тоже грязные –
дальше некуда.
– Арина, – глянул на меня слонопотам и взвизгнул:
– Ой, мама!
– Я так испачкалась?
– Сядьте за стол, – пробормотал толстяк, потом выхватил из
кармана носовой платок и начал вытирать лоб.
Будь он женщиной, я бы пожалела бедняжку, страдающую от
климакса, но эта гора жира – мужчина. Может, у него вегетососудистая дистония?
Я пошла через сцену. Стоило мне сделать первый шаг, как над
залом пролетел вздох, а потом заморгали ярко-белые вспышки. Быть в центре
общего внимания тяжко, поэтому я с трудом дочапала до места. В голове
неожиданно поселилась мысль: а нужна ли мне слава? Что в ней хорошего?
И почему молчит Федор? Отчего не бьет несчастную Арину
Виолову под столом ногой, не шипит, сохраняя на лице ласковую улыбку: «Ну,
погоди!»
С какой стати он замер с выпученными глазами?
– Газета «Двери», – донеслось из зала, – вопрос!
Федор не реагировал. Я решила взять инициативу в свои руки и
ответила:
– Пожалуйста.
– Вы швырнули приз на пол. Это протест?
Я покосилась на железный ночной горшок, который брюнет
аккуратно водрузил на край стола, и с жаром воскликнула:
– Что вы! Я просто счастлива быть лауреатом премии, которую
основали «Элитные лошади» и «Скаковые кролики». Кубок очень тяжелый, я не
сумела его удержать, извините.
– Журнал «Пятый угол». Ваш внешний вид – это демонстрация?
– Чего? – удивилась я.
