– Послушайте меня, пожалуйста. Я не собираюсь причинять вам
неприятности. Очень хорошо знаю, что в этой квартире идет игра на деньги.
Андрей, Костя и Дима – шулеры, а Анджела и Марина их
помощницы. Но мне совершенно все равно, каким образом вы зарабатываете себе на
хлеб с икрой. Дело в другом.
Виктория Евгеньевна склонила голову набок и стала похожа на
сову.
– В чем? – неожиданно спросила она.
– Диму убили, знаете такого?
– Нет.
– Хорошо. Марину задушили, Анджелу тоже, это уже три жертвы
за последние дни. Но те, кто задумал преступление, на этом не остановятся,
следующие на очереди парни, а уж вас на тот свет отправят просто за компанию.
Ребята обманули очень серьезных людей. Я пришла всего лишь предупредить их,
думаю, они не пожалеют ста долларов за такую информацию? Зарплата у меня
крохотная, вот я и ищу способ заработать. Надеюсь, вы не осуждаете меня за это
желание?
Виктория Евгеньевна поморгала морщинистыми веками, а потом
вдруг обронила:
– А ну-ка, посиди тут!
Едва закончив фразу, она со скоростью ящерицы шмыгнула в
глубь квартиры. Я осталась сидеть на пуфике. Из комнат не доносилось ни звука,
время тянулось, как резиновое. Наконец Виктория Евгеньевна появилась, слега
запыхавшись.
– Ступай к метро, – велела она, – к «Новокузнецкой», садись
на скамеечку у первого вагона в сторону Центра, подойдут к тебе.
– Кто? – улыбнулась я. – Андрей или Костя?
Виктория Евгеньевна вновь попыталась прикинуться бабулькой в
маразме.
– Ничего не знаю, старая я очень. Вот внуку позвонила, с ним
и говори, с Андрюшей. Чего уж он тут делает, ума не приложу! Сплю много, слабая
от возраста стала, плохая совсем, ничего не вижу, ничего не слышу.
Я молча встала и вышла на лестницу, Виктория Евгеньевна
смотрела мне вслед.
– Вы бы осторожней себя вели, – посоветовала я, – не
открывали бы дверь без вопросов. Мало ли кто придет!
Виктория Евгеньевна хмыкнула:
– Бояться мне нечего, чего у меня отнять можно? Денег нет,
золота тоже, одна пенсия копеечная. Ступай к метро.
– Так вас убить могут!
Виктория Евгеньевна потянула на себя дверь и буркнула:
– Кому я нужна, убогая старуха?
Лязгнул замок, я пошла вниз. Слава богу, Виктория Евгеньевна
восприняла мои слова всерьез и связалась с карточных дел мастерами.
На скамеечке в метро сидели две девушки, обвешанные
пакетами. На их лицах застыло устало-радостное выражение, очевидно, позади был
день удачного шопинга. Увидев электричку, девицы вскочили в голубой вагон и
унеслись в темноту.
Я уселась на лавочку и прислонилась к стене. От долгой
ходьбы ломило спину и ныли ноги. Наверное, следовало надеть не туфли, а
кроссовки. Конечно, это не элегантно, зато чрезвычайно удобно. Приехал новый
поезд, из него вывалилась гомонящая толпа и потекла к выходу. Около меня
шлепнулась пожилая толстуха и, вытирая лицо мятым, не слишком чистым платком,
завела:
– Ну ваша Москва чисто вертеп сатанинский!
Люди орут, все бегом, скачком, никто толком ничего не
объяснит. А цены? Ну ваще!
Она явно нацелилась на то, что я поддержу разговор, но мне
совершенно не хотелось с ней болтать.
– Во народ, – продолжала громко возмущаться бабища, –
отвернутся, будто и не слышат! Ну не заразы ли? Да как вы тут живете, если друг
друга не замечаете?
В ее голосе появились визгливые, истеричные нотки, но тут,
слава богу, подкатил новый поезд, и центнер жира отправился в вагон, волоча за
собой две необъятные бело-красные торбы.
На скамеечке моментально устроилась мамаша с ребенком лет
пяти.
– Жарко, – ныл то ли мальчик, то ли девочка.
Дитя было одето не по погоде в теплую стеганую курточку,
вязаную шапочку и сапоги.
– Жарко, – стонало чадо.
– Пар костей не ломит, – устало отозвалась мамаша.
– Шапку сними!
– У тебя насморк.
– Мороженое купи!
– Нельзя, вспомни про гланды.
– У-у-у, куртку расстегни!
– Тут сквозняк.
Я с жалостью посмотрела на хныкающую крошку. Кажется, это
девочка, красная, мокрая, совершенно несчастная. Ей-богу, у некоторых родителей
абсолютно нет ума. Кутают отпрысков, а потом удивляются, что вечно потные дети
болеют!
Сама-то заботливая мамочка сидит в тоненькой куртке из
плащовки и легоньких ботиночках, как бы ей понравилось сейчас в шубе и сапогах
на меху?
– Пить дай! – зудела девочка.
Мать вытащила из сумки бутылку газированной воды и, сделав
несколько больших глотков, сунула ее назад.
– А мне? – взвизгнула малышка. – А-а-а!
– Тебе этого нельзя!
– Почему-у-у?
– Вредно.
Краем глаза я заметила, что с другой стороны скамейки сел
парень в светло-голубых джинсах, и насторожилась: может, это и есть Андрей?
Но поговорить с ним пока не удастся. Девочка стала орать
благим матом:
– Пи-и-ить!
– Дома дам соку, он полезный, от газировки у тебя аллергия
начинается!
– Сейчас хочу, а-а-а…
Юноша сидел молча, не глядя по сторонам.
Я разнервничалась, как назло поезд отчего-то задерживался,
на перроне столпилось несметное количество народа. Люди плотно обступили
скамейку и молча ждали состава. Девочка продолжала капризничать:
– Дай воды, дай, да-а-ай! Сама пила…
– О господи, – вздохнула стоявшая около меня дама с
маленькой сумочкой, – и так голова болит, нельзя ли попросить вашего ребенка
замолчать?
– Она маленькая, – бросилась в атаку мамаша.
– Но вы в общественном месте!
– У тебя, наверное, детей нет!
– Мои сыновья никогда так себя не вели.
– Заткнись!
– А-а-а, пи-и-ить!
Мамаша отвесила ребенку оплеуху.
