Недолго панель оставалась пустой. Следующий под был детищем неудачного монтажа, когда на общий стержень навинчивались детали с несовпадением по оси на 180 градусов. Крупная красивая голова с клинышком бороды напоминала режиссера Грымова. Однако шея была недокручена, кадык повернут к спине. Спина же с выступавшими лопатками, наоборот, занимала место живота и груди. Последние смотрели вспять, под животом находились упругие ягодицы, а грудь была не мужской, а женской, с огромными, как у роженицы, молочными железами и намятыми, влажными сосками. Спереди чудище было отмечено непомерных размеров фаллосом, который прорывался наружу из густых черных зарослей, как гриб красноголовик из мха. Находясь в стадии роста, он увеличивался на глазах. Этот несуразный субъект двигался пятками вперед, и казалось, он пятится. Но при этом руки он держал перед собой, по-наполеоновски сложенными на груди, хотя эта грудь являлась спиной. Все это производило умопомрачительное впечатление. Жертва неосторожного обращения с осями симметрии допятилась до столика Дезодорантова. Повернулась к нему ягодицами, так что министру открылись громадные груди с возбужденными сосками. Дезодорантов достал монокль, стал рассматривать небывалую грудь. Попросил субъекта повернуться к нему спиной. Тот послушно повернулся, и тогда фаллос оказался прямо пред моноклем Дезодорантова, который стал медленно оседать под стол.
На подиум вышел зверь, напоминавший низкорослую таксу. Длинное гладкошерстое тело имело человечью голову, причем не какую-нибудь, а феминистки Маши Арбатовой, — те же вьющиеся засаленные патлы, вислые уши, тревожно бегающие выпуклые глаза.
Туловище опиралось на восемь конечностей, которые никак нельзя было назвать ногами, ибо все восемь заканчивались пятипалыми ладонями и, стало быть являлись руками. Животное перемещалось, быстро перебирая руками, что делало его похожим на сороконожку. Между самыми задними руками, поставленными слегка нараскорячку, размещался вытянутый горизонтально, твердый, словно выструганный из смолистого кедра, член. Именно он определял пол животного, а не женская голова феминистки. Восьминогая такса бодро просеменила по подиуму. Достигла столика, где восседали Грязнов и Грустинов. Приподняла заднюю руку и пустила на стол едкую желтую струйку, после чего деловито побежала обратно. Грустинов сделал вид, что ничего не случилось. А Грязнов возмущенно выплеснул за борт стакан апельсинового сока, куда попало несколько брызг.
Есаул больше не сомневался — Словозайцев был главной персоной «заговора». Стратегической фигурой, объединявшей вокруг себя заговорщиков. Суть «заговора» оставалась неясной, но таила в себе грандиозную опасность. Приближалось жуткое, пока еще безымянное будущее, которое радикально отличалось от предшествовавших эпох. Имело материальную и метафизическую составляющую. Переводило земную жизнь в иное измерение. И хотелось скорее приплыть к святому острову, где стояла окруженная водами обитель, и в озерном монастыре доживал земную жизнь схимомонах Евлампий, в миру Евгений Евдокимович Краснопевцев, светило естественных наук. Неожиданно покинул лабораторию, уединился в монастырской тиши. К нему, своему духовнику и наставнику, стремился Есаул, полагая, что монах просветит его неокрепший, метущийся в догадках ум. Поможет раскрыть тайну заговора.
Неожиданно у подиума появился горбун. Опоздал на представление и теперь, смущаясь, пробирался, разыскивая место за столиком. То ли по ошибке, то ли по злому умыслу служители, увидев горбуна, набросились на него. Сделали вид, что приняли его за уроца, соскользнувшего с панели и стремящегося скрыться. Затолкали, стиснули, намотали ему на руки блестящие цепи. Воздели на подиум, растягивая крепи. Горбун, ошеломленный, стоял, маленький, сутулый, разведя руки, с побледневшим лицом, на котором светились большие страдальческие глаза. За столиками улюлюкали, смеялись, аплодировали коварной шутке. Внезапно из глаз горбуна сверкнули лучи, словно проблеск лезвия. Отточенное острие ударило в цепи, рассекло. Служители попадали в разные стороны. Горбун круговым движением сбросил с рук остатки оков, спрыгнул с подиума. Потупясь, ни на кого не глядя, покинул палубу. Все в изумлении молчали. Казалось, только что над палубой сверкнул самурайский меч, рассек сталь и освобожденный пленник покинул место своего позора.
Замешательство продолжалось минуту. Зрители оживились, когда на подиум въехала инвалидная коляска. В ней, предназначенной для безногих калек, восседало нечто, что нельзя было охарактеризовать иначе, чем фаллос громадных размеров. Семенники с натянутой кожей, в сетке розово-голубых плетений, занимали все пространство коляски. Громадный ствол был воздет в зенит. И все вместе, включая коляску, напоминало Царь-пушку на подвижном лафете. Однако при внимательном разглядывании можно было заметить выраставшие из фаллоса ручки и ножки, крохотные, дистрофичные — жалкие отростки, не способные выполнять вмененные им функции. Видно, взращивающая сила обделила их калориями, сохранила лишь намек. Точно так же на венчающем фаллос вздутии, округлом и мощном, виднелись подслеповатые глазки, едва намеченный ротик, проколы ноздрей, слегка выступавшие уши. У многих одновременно явилась мысль — каково человеческому лицу быть совмещен, ным с головкой члена? Что видят очи и произносят уста, когда наступает миг сладострастия и мужчина погружает в любимую женщину свою обезумевшую страстную плоть? Служители медленно катили коляску, и это напоминало Ялтинскую конференцию, когда в зал заседания въезжал на коляске президент Рузвельт. Посол Киршбоу даже робко захлопал в ладони. Все было чинно в свете софитов, под музыку Герщвина, исполняемую одесситами. До той лишь поры, пока коляска не поравнялась со столиком, где сидела продюсер программы «Тюрьма и воля». Милая женщина оправилась от недавнего поползновения мерзкого козлища. Высушила платье и беззаботно потягивала коктейль. Была атакована чем-то ужасным и сокрушительным, как чугунная баба. Пассажир инвалидной коляски ринулся со своей колесницы, опрокинул несчастную и стал проделывать с ней такое, что в криминальной практике именуется изнасилованием. Рудиментарные ручки ловко раздевали барышню. Рудиментарные ножки расталкивали ей колени, а все остальное, с мигающими глазками и чмокающим ротком, погружалось в несчастную. Женщина не раз подвергалась нападениям в колониях строгого режима. Привыкла служить непродолжительной и мимолетной отрадой для рецидивистов, серийных маньяков и каннибалов. Но тут, забыв приемы самообороны, бездыханно отдалась нападавшему. К счастью подоспел Словозайцев. Направил на насильника миниатюрный приборчик, впрыснул струйку усмиряющих голубоватых корпускул. Чудище оставило женщину и покорно вернулось в коляску. Служители торопливо увозили урода, пережившего неожиданный всплеск влюбленности.
Показ моделей завершался на трагической ноте. Зрители были подавлены. Уроды в таком количестве подействовали угнетающе. Это не мог не заметить Словозайцев. Великолепный в своем черном цилинд-и фраке, переливаясь в лучах, вышел на подиум и возгласил:
— Дамы и господа, в заключение показа через несколько минут победительница конкурса «Мисс Бродская» порадует нас эротическим танцем, который она посвящает своему венецианскому жениху. Танец будет исполнен на нижней палубе, возле мачты. Все могут наблюдать его с верхней палубы.
