Борису-Евгению светит пожизненное заключение,
но больше всего на свете парень боится суда. Вовсе не потому, что ему придется
смотреть в глаза родственникам похищенных детей, а потому, что на процессе в
качестве свидетельницы должна выступить Инесса Матвеевна. Хладнокровный убийца,
не пожалевший в свое время ни своих сослуживцев, ни единственного оставшегося в
живых автомеханика Антона (вы, конечно, поняли, что газовый баллон в сервисе
взорвался не сам по себе), ни Аню, человек, не проронивший слезинки по своей
жене Аглае, буквально ползал в ногах у Олега, умоляя:
– Не надо привозить маму.
Но Куприн жестко ответил:
– Тебе придется пройти через это. Инесса
Матвеевна сама захотела принять участие в процессе, сказала, что желает просто
посмотреть тебе в глаза.
Но до суда пока далеко, состоится он только в
будущем году. Вчера я спросила у Олега:
– Как ты думаешь, удалось бы Елене
Тимофеевне под видом Эльзы Марковны пересечь границу?
Муж отодвинул пустую тарелку.
– Думаю, маловероятно, хотя все
случается.
Наша жизнь течет по прежнему руслу. Кристя
бегает в школу, Томочка хлопочет по хозяйству, Семен и Олег пропадают на
работе. Я написала свой детектив и отнесла в издательство. Вежливо улыбнувшись,
Олеся Константиновна заявила:
– Ну наконец-то! Вы, Виола Ленинидовна,
хороший автор, если бы еще проявили большее усердие! Кстати, не желаете новую
книгу Смоляковой? Вон на подоконнике лежит. Берите, не стесняйтесь.
Я подошла к окну и уставилась на яркий томик.
«Не будите спящую собаку». Да уж, пытаться угнаться за этой дамой – пустое
занятие.
– Милада Сергеевна каждый день пишет по
двадцать страниц, берите с нее пример, – назидательно вымолвила Олеся
Константиновна.
– Обязательно, – попятилась я к
двери, – всенепременно, прямо сегодня и начну, два десятка, и ни страницей
меньше.
Редактор прищурилась:
– Верится с трудом, но в жизни бывают
неожиданности.
Ощущая себя ребенком-двоечником, который по
недоразумению получил «четыре» за очередную контрольную, я приехала домой и
налетела на Марину Степановну.
– Тише, – зашикала старуха, –
Лорочка спит, у нее концерт! Детке следует отдохнуть! У Лоры страшно нервная
работа.
Я села на стул и принялась стаскивать сапоги.
Может, Лора и устает, бегая по сцене и разевая рот под фонограмму, но с тех
пор, как певичка поселилась у нас, остальным хоть вон беги. Нам нельзя громко
разговаривать, включать телевизор и радио, греметь кастрюлями, бурно выражать
восторг или негодование. Марина Степановна на полном серьезе заявила Томочке:
«Велите Никите замолчать», а мне она сказала: «Прикажите собаке не лаять,
Лорочка должна выспаться».
К слову сказать, «девочка» дрыхнет до пяти
вечера, потом, растрепанная и опухшая, выползает в коридор и плетется в ванную.
Там за закрытой дверью происходит метаморфоза, уж не знаю, каким образом Лора
достигает подобного эффекта, но примерно через полчаса из ванной появляется не
гадкая серая куколка, а яркая бабочка. Личико Лоры радует глаз нежной кожей,
красные прыщики испаряются со щек как по мановению волшебной палочки,
слипшиеся, жидкие волосы трансформируются в роскошные, переливающиеся кудри,
мутные глазки приобретают блеск, тонкие губы расцветают, словно нежные розовые
бутоны. Оно понятно, что противная певичка накладывает на себя тонну косметики,
но мне очень интересно, какая фирма выпускает столь чудодейственные средства.
Если я пытаюсь приукраситься при помощи косметики, результат, как правило,
бывает противоположным.
Кстати, сама Лора, чей покой неусыпно стережет
Марина Степановна, абсолютно не стесняется. Домой она заявляется около трех
ночи, с шумом хлопает дверью и орет:
– Вован, неси чай!
Мне всякий раз хочется стукнуть ее,
останавливает лишь лень, просто неохота вылезать из-под одеяла. А еще Лора
вечно всем недовольна, ходит с надутым лицом и постоянно делает нам замечания.
«Чай пахнет веником. Никита отвратительно визглив. К Кристине без конца шляются
подруги. Они топают и кричат!» Заканчиваются все монологи заунывным воплем: «Ну
когда мы наконец уедем из этой дыры!»
Одно хорошо, после приезда обожаемой невестки
Марина Степановна скользит по дому, аки тать, замечания всем делает шепотом, а
едва завидев выходящую из комнаты певичку, мигом затыкается и шмыгает к себе.
Как ни странно, в моей душе поселилась жалость
к старухе, похоже, та на самом деле любит нахалку и гордится своим родством с
ней, а Лора ни в грош не ставит свекровь.
Сапог выпал у меня из рук и с легким стуком
упал на пол.
– Тише, – зашипела Марина
Степановна, – Виолетта, вы…
Но тут из коридора полетел гневный крик:
– Какого черта визжишь постоянно у меня
над ухом!
– Лорочка проснулась, – всплеснула
руками старуха, – а все из-за вас, Виолетта! Какая вы неаккуратная.
Лоронька, детка, сейчас принесу тебе чаю.
– Вылей его себе в… – сообщила
невестка, – отвяжись от меня, старая дура! Надоела! Помирать пора, а она
все суетится.
Марина Степановна осеклась, сникла, сгорбилась
и сразу стала ниже ростом. Ее глаза начали медленно наполняться слезами. У меня
защемило сердце. Нет, эта Лора настоящая дрянь. Куда только смотрит Вован!
Отчего не надает женушке затрещин? Конечно, и муж, и свекровь полностью
материально зависят от звездульки, но ведь это не повод, чтобы разрешать ей
столь по-хамски вести себя.
– Не плачьте, – попыталась я утешить
старуху.
– И не думала даже, – сердито
отбрила меня Марина Степановна, – у меня началась аллергия, вы, Виолетта,
слишком много пыли в дом на сапогах принесли!
Я со всего размаху швырнула обувь в
ботиночницу. Все, мое терпение лопнуло. Сегодня же поставлю Олегу ультиматум.
Либо Вован с семейством съезжает от нас, либо я уйду из дома.
Охота жалеть Марину Степановну пропала без
следа. Я пошла на кухню, нашла на столе пустую бутылку и обозлилась еще больше.
Значит, здесь кто-то пил «Клинское». Кто бы он ни был, хлебать напиток из хмеля
ему нельзя. Олегу и Семену вкушать пиво строго-настрого запретил врач, а
Лениниду не разрешаю это делать я. Папашка любит залить за воротник, начнет со
светлого, легкого, потом доберется до водки!
Кипя от негодования, я уже собралась сунуть
пустую тару в ведро, но тут в кухню влетела Лора.
– Безобразие! Теперь не сумею нормально
отпеть концерт, – завела она, – грохочешь, словно обезьяна в посудной
лавке.
