Вся серия была выполнена лихо, брутально, производила сильное впечатление. Народ, стеная, захлебываясь хохотом, валил к Дышлову, подсовывая книги для автографа. Сделав две или три подписи, Дышлов обнаружил жуткую подмену, побагровел, стал отталкивать отвратительные фолианты. Неловко отстранил наглого репортера из «Аргонавтов и фруктов». Тот случайно ударил стоящего рядом депутата Думы. Депутат, увертываясь от удара, угодил коленом в челюсть философу. Философ, не понимая, откуда пришел удар, засадил оплеуху послу Мальты. Посол, потеряв очки, махнул наугад и разбил нос культурному атташе Германии. После этого началась всеобщая свалка.
Летали кулаки. С женщин сдирали одежду. Те, в свою очередь, норовили оскопить мужчин. Валились телекамеры. Активисты компартии раскручивали над головами стулья и метали в толпу. Пролилась первая кровь. Раненых и убитых становилось все больше. Санитарки едва успевали выносить из-под огня изувеченных. В полевом лазарете хирурги ампутировали без наркоза руки и ноги, извлекали из черепов осколки.
Арт-критик «Танкист», оказавшись в гуще потасовки, решил, что повторяется ужас «Норд-Оста». Был не в силах вторично пережить мучений захвата и плена, выхватил «вальтер» и застрелился, как подобает герою. Дьякон Куратор и раввин, сцепившись, душили друг друга. Дьякон сипел: «Вы нарушаете конфессиональный мир», на что раввин, выпучив от удушья глаза, лепетал: «Вы душитель иудаизма». Историк восторженно глядел на битву, выкликая: «Мы — русские! С нами — Бог!» Именитый слепой, раскрыв книгу, ощупывал чуткими пальцами изображение задницы и вопрошал: «Это что? Это что?» Стрижайло приблизился и произнес ему в ухо: «Это жопа». Драка стала стихать лишь после того, как распорядитель, перекрикивая вопли и стоны, объявил: «Водка остывает, господа!» Продолжая сражаться, толпа повалила в банкетный зал.
Охрана, прикрывая собой потрясенного Дышлова, вывела его через черный ход, и они укатили.
Стрижайло осматривал поле битвы, растерзанные книги с комиксами, осколки фотообъективов, дамские трусики, выпавшую челюсть известного антрополога, который перенес ее к себе из черепа австралопитека. Испытывал ликованье. Великий спектакль удался. Восхитительная подмена совершилась. Честолюбие было посрамлено. Гордыня унижена. Репутация подорвана. Несчастье одного составила счастье многих. Человеческая природа в очередной раз обнаружила свою отвратительную сущность. Демоны, населявшие душу Стрижайло, ликовали вместе с ним. Теперь они являли собой думскую фракцию «Единая Россия». С почтением и подобострастием слушали своего лидера, напоминавшего пучок усохшей мочалки. Тот приоткрывал соратникам план окончательного изгнания коммунистов из Думы.
Предстояла еще одна встреча с Дышловым. Быть может, последняя, на которой Стрижайло продемонстрирует партийному лидеру фильм, составленный по материалам недавних поездок.
Представление, им задуманное, предполагало великолепную интригу, демоническую игру, психологический экстаз, после которого общение с Дышловым казалось невозможным. Оно было ненужным, ибо план, разработанный Стрижайло, уже осуществлялся помимо его собственной воли. Как самоходный комбайн, захватывал в мотовило все новые и новые колосья, выстригал ниву, оставляя от престижа компартии срезанную стерню. Предвкушая наслаждение, готовясь пережить катарсис, как во время слушания «Кончерто Гроссо» Генделя, он повез кассету с видеофильмом на дачу к Дышлову.
Дом, перед которым он оказался, как и в первый раз, напомнил ему средневековый терем из множества пристроек, прирубов, крылечек, переходов и галерей. В этом деревянном коробе собралась вся, переехавшая из Козявина родня, наполнявшая дом и весь окрестный участок звуками крестьянских работ. Слышал скрип тележных колес, удары цепов на току, щелканье пастушьего бича, стук мельничных жерновов. Родственники Дышлова, — братья, племянники, дядья, кумовья, зятья, сваты, невестки, тетки, снохи, золовки, — натолкались в тесную зальцу, где стоял большой телевизор «Панасоник» и видеомагнитофон. Часть родни поместилась на лавках, другая застенчиво теснилась по углам, оставив на время свои сенокосы, рубку поленьев, изготовление пряжи, засолку капусты, квашение яблок, стрижку овец, оскопление жеребцов, вязанье чулок, отбеливание холстов, дойку коров, а так же игры в догонялки, салочки, лапту, городки и горелки. Последним в зальцу вошел Дышлов, ведя под руки свою престарелую, синеглазую матушку, едва переставлявшую немощные ноги. Усадил перед телевизором в удобное креслице, и она радостно и наивно улыбнулась Стрижайло, благодарная за участие в судьбе любимого сына. Седая, прозрачная, была похожа на пепельный одуванчик с нежной голубой сердцевиной.
— Ну, давай, показывай, что мы там испекли, — Дышлов барственно, но и простодушно, грубовато, но и приветливо приглашал Стрижайло начать просмотр. Уселся подле матери, нежно прикрыв своей сильной толстой ладонью ее хрупкую, полупрозрачную руку.
Фильм назывался: «Наш лидер», начинался маршевой музыкой. На первых же кадрах лицо Дышлова, волевое, грозно-прекрасное, с сильными жестами лидера и народного трибуны, было окружено свечением, словно высеченное из самоцвета. Родня тихо ахнула, гордясь своим знаменитым сородичем, восхищаясь фамильным сходством, которое вынесло их крестьянские родовые черты на обозрение мира.
Далее следовали протестные демонстрации, оппозиционные шествия, — по Москве, Петербургу, Красноярску, Владивостоку, с обилием красных знамен, транспарантов. Этот протестующий вал приемами умелого монтажа переходил в «марш голодных ученых». Дышлов, окруженный профессорами в белых халатах, потный, непреклонный, уверенно шагал по солнцепеку, среди огромных молекул и «элементарных частиц», циклотронов и спиралевидных галактик, с намерением дойти до намеченной цели, добиться от властей финансирования отечественной науки.
— Какой же ты, Алешенька, молодец! Всегда с людьми, с народом, не оставляешь нашего человека! — восторженно произнесла мать, с обожанием глядя на любимого сына.
— Смотрите, мама, чего уж, — смущенно отозвался Дышлов, польщенный материнской похвалой.
Следовали кадры общения Дышлова с простыми людьми. С шахтерами в касках, когда лицо коммунистического лидера было выпачкано угольной пылью. С учителями, когда лидер указкой показывал школьникам, куда впадает река Волга. С военными, когда политик-патриот демонстрировал новобранцам, как нужно собирать автомат «калашников». Среди этих встреч особенно эффектно выглядела голодовка «чернобыльцев», в которой принимал участие Дышлов. Лежал на матрасе среди изможденных «ликвидаторов», сам немощный, побелевший, протягивал товарищу по голодовке бутылку воды.
— Как же мучают людей! Так фашисты не мучили, — охнула мать. — Ты, Алешенька, не отступай, не сдавайся, люди тебе большое спасибо скажут.
— Не я один борюсь, — скромно заметил Дышлов. — Вся партия, весь народ не сдается, — было видно, как он дорожит похвалою матери, как рад, что в своих хворях и немощах она получает целительные впечатления.
На экране возникали сцены классовых битв. Драка с ОМОНом, когда молодые активисты партии лезли на щиты и дубинки, прошибая кордон врагов. Пикеты у Думы и на Горбатом мосту, когда шахтеры колотили о мостовую касками, а домохозяйки стучали ложками в пустые кастрюли. Среди столкновений картинно и убедительно выглядел Дышлов, вместе с возмущенными рабочими перекрывающий Транссибирку. Суровые, плохо выбритые лица трудящихся, красные флаги, Дышлов вместе с протестующим людом укладывается на рельсы, и рядом, неловко, отодвигая костыли, ложится рассерженный инвалид.
