– Куда мы пойдем?
– На Поклонную гору. Там просторно, небо открыто. И есть часовня, для последней исповеди.
– Надо одеться в белые одежды. Все люди наденут саваны и придут на Поклонную гору встречать конец света.
– Перестань. – Он ее обнял, мягко положил на кушетку, стараясь расцепить ее гибкие пальцы, отыскивая среди опавших волос дышащие губы. – Скоро чудесная московская осень. Начало театрального сезона. Начинается светская жизнь. Я возобновлю знакомства, буду выводить тебя в свет, к дипломатам, светилам науки. Ты станешь блистать.
– В белом саване, – сказала она уныло.
– Да что ты себя хоронишь! Завтра же идем в самый модный магазин и купим тебе роскошное вечернее платье!
– Какое? – оживилась она.
– Стиль «принцесс»! Ведь ты же моя принцесса.
– Ты мой спаситель и утешитель, – сказала она, благодарная ему за его чуткую нежность. – Иди ко мне, я тебя обниму.
В черном окне стеклянно зашелестело. В комнату вместе с шумом дождя влетело холодное дуновение озона. Она обнимала его затылок, жадно целовала. Он чувствовал силу ее ног, задыхался в ее волосах. Успел разглядеть, как в ее сжатых, полузакрытых глазах промелькнул длинный электрический блеск, словно ночной разряд молнии.
Они пошли выбирать ей платье. Магазин, где они оказались, был стеклянным отсеком среди дорогого и нарядного торжища на берегу Москвы-реки, сразу же за «Хаммер-центром», где бронзовый легконогий Гермес, покровитель купцов и торговцев, отталкивался от земной сферы, сообщая ей незатихающее вращение.
В магазине, куда они вошли с Дашей, было безлюдно. На хромированных вешалках были развешаны дорогие французские, итальянские и английские платья. Пахло духами, сладкими лаками и какими-то тонкими раздражающими специями. Навстречу им вышел хозяин, старомодно-узнаваемый, в жилетке, с золотой цепью от карманных часов, лысый, с черными, загнутыми усами, словно сошел с торговой вывески начала века.
– Что господам угодно? – Он оглядел их своими выпуклыми коричневыми глазами, чуть красноватыми, как у спаниеля.
– Хотели бы выбрать даме платье, – сказал Белосельцев, видя, как жадно заблестели у Даши глаза и она, робея, смущаясь, еще издали, не подходя, рассматривает наряды, перебирает малиновые, пурпурные, нежно-зеленые, темно-синие одеяния. – Стиль «принцесс», если можно.
– Ваша дама прекрасна, как принцесса Диана, – деликатно сказал хозяин, любезно поклонившись Даше, и тут же с тревогой посмотрел на Белосельцева, не позволил ли он себе лишнего этим комплиментом.
– Мы намерены жить долго, не нарушаем правил дорожного движения. Просто хотим купить платье, – сказал Белосельцев, забавляясь Дашиным видом, ее страстным нетерпением, женским восторженным любопытством.
– Вы не ошиблись, придя к нам. Наши платья сшиты по фасонам лучших модельеров мира. Версаче, Пако Рабанне, Гуччи, Армани. У нас покупают платья телевизионные звезды, жены банкиров, дочери министров. Думаю, ваша дама будет довольна.
За его спиной уже стояла улыбающаяся предупредительная девушка – продавщица. Белосельцев глазами сказал Даше, что она может приступить к выбору платья, и та устремилась к вешалке, зарылась в разноцветные шелковые ворохи. Оборачивалась к девушке, спрашивала, сама снимала с хромированной стойки наряды, рассматривала их под светом ламп, вешала обратно.
– Пока ваша дама выбирает платье по вкусу, могу я вам предложить чашечку кофе? – Торговец, не дожидаясь ответа, сделал знак кому-то в сумеречной глубине магазина. И, словно по волшебству, запахло кофе, появился служитель с подносом. Расставил на столике чашки, сахарницы, стеклянную вазу с печеньями. – Красивые люди должны носить красивые платья, – сказал он и снова с легкой тревогой посмотрел на Белосельцева, не раздосадовал ли он его своими комплиментами.
Даша выбрала несколько платьев, и они с девушкой проследовали в примерочную, сверкнувшую зеркалами, запахнувшую свои бархатные гардины.
– Сегодня вы первые покупатели, – сказал хозяин. – Нет клиентов. Почему – не знаю. Может, затмение? Люди суеверны. Не желают делать покупки в опасные дни.
– А в чем опасность? – с досадой спросил Белосельцев. – Фальшивые деньги? Фальшивый товар?
– Люди суеверны, – печально вздохнул хозяин, прикрывая свои выпуклые, красноватые собачьи глаза. – У меня сегодня утром сдохли все рыбки в аквариуме.
– Значит, это были маленькие киты. Среагировали на затмение солнца.
Гардины примерочной распахнулись, и появилась Даша. Белосельцев тихо, сладостно ахнул – так хороша она была. В темном платье, почти черном, как южная ночь, с едва заметным лиловым оттенком и слабым мерцанием, словно в воздухе носится мельчайшая звездная пыльца. Открытые, бело-обнаженные плечи с худой стройной шеей. Легкие сборки у талии и длинные, прямые, ниспадающие складки. Ее светло-пепельные волосы были собраны сзади в тугой пук. Лицо сияло. И это было уже не девичье лицо, а лик молодой прекрасной женщины, знающей о своем совершенстве, о своей власти над любящим ее, восторгающимся ею мужчиной.
– Как ты хороша! – сказал он, подымаясь навстречу. – Как к лицу тебе это платье!
Она сделала несколько шагов, взволновав темный шелк, наполнив его таинственным колыханием, торжествующая, бог весть откуда угадавшая эту стать, прямоту спины, приподнятый подбородок и прямой лучистый взгляд. Белосельцев подумал, что так в ампирных дворцовых залах, на царских балах, под солнечными хрустальными люстрами, появлялись молодые красавицы.
– Хочу заказать твой портрет, – сказал он, приближаясь. – Один большой, в золотой круглой раме, может быть, Шилову. И миниатюру, чтобы я мог носить ее на груди в золотом медальоне.
– Спасибо тебе, – сказала она.
Продавец печально и ласково смотрел на них взглядом преданной домашней собаки. Провожая до дверей, приложил руку к сердцу.
Они положили покупку в багажник машины и отправились на Поклонную гору наблюдать затмение солнца. В воздухе было туманно. Из влажных облаков едва моросило, и не было солнца. Поклонная гора, по странному замыслу превращенная создателями монумента в плоскую площадку, была полна народа. Из земли густо, плотно, с шипящим пузырящимся шумом били фонтаны. Мчался мимо угрюмый автомобильный поток. Триумфальная арка, затуманенная, отчужденно и сурово чернела чугунными изваяниями. В белой церкви служили. Шпиль монумента, раздражающе тонкий и нервный, как игла, вонзался в моросящий туман, и ангел на нем казался пронзенным, мучающимся на игле насекомым. Боевая техника минувшей войны – тяжелые танки, гусеничные самоходки, зенитки – влажно блестели. Люди стояли повсюду: под деревьями, у фонтанов, у церкви. Поднимали лица в беспросветное небо, словно ждали, что в тучах откроется прогал, и в этом прогале возникнет черный круг с ослепительной кромкой и огненной зубчатой короной, и случится нечто оглушительное и ужасное, как нашествие из Космоса, обрекающее город на гибель.
Белосельцев, держа Дашу за руку, как ребенка, который может потеряться в толпе, продвинулся ближе к церкви и остановился под деревом, тревожно дрожащим сырой листвой.
