– У нее был красивый маникюр, но не могут такие руки быть у
женщины, занятой тяжелым физическим трудом.
– Да уж, – покачал головой Куприн, – правда, Мария
Григорьевна не насторожилась, когда Анна Петровна рассказала ей про коллегу
Вики. А вот Ладожского ты напугала по полной программе. Пришла, сунула под нос
фото, где Лиззи запечатлена вместе с полковником Виттенхофом, стала «радовать»
его известием о нашедшемся архиве Горгольца.
– Я думала, он один из несчастных, чудом уцелевших в
Горнгольце людей, – отбивалась я, – кстати, зачем он отправился в Комитет
помощи жертвам фашизма? Сидел бы тихо, не высовывался!
Олег пожал плечами.
– Ладожский очень, очень жадный человек. Ему хотелось
получить компенсацию. И потом, он справедливо полагал, что после окончания
Отечественной войны прошли десятилетия, свидетелей тех времен не осталось, а
денежки – вот они, надо лишь затребовать компенсацию. Кстати, Мария
Григорьевна, сентиментальная, как все убийцы, именно из этих соображений и
повесила несколько лет назад у себя дома фото, где она вместе с Виттенхофом.
Все свидетели давным-давно умерли, считала она. Виттенхоф был ей вместо отца,
она его не забыла.
– Но ведь она спокойно допустила, чтобы полковника и
Бригитту умертвили! – воскликнула Томочка.
– Да, – кивнул Куприн, – но спустя много лет убедила себя,
что Фридрих Виттенхоф пал смертью храбрых на алтаре науки. Я не психолог, всего
лишь, так сказать, практикующий мент, но хорошо знаю, что убийцы, которых не
настигло правосудие, чаще всего внушают себе, что никакого преступления не
совершали. Ну не убивали они никого, и все тут! Вот и Мария Григорьевна спустя
десятилетия благополучно убедила себя в том, что воспитавший ее Виттенхоф погиб
от руки советских солдат. Она повесила фото и иногда предавалась воспоминаниям,
глядя на него.
Олег помолчал секунду и продолжил:
– Теперь понимаете, что испытал Ладожский, увидав дурочку
Вилку? Сначала он решил тут же убить ее, вытащил веревку…
– Так вот почему Герман Наумович все время открывал ящики и
вертел в руках то бечевку, то штопор, – испугалась я.
– Ага, – кивнул Куприн, – примерялся, как лучше отправить
тебя к праотцам, но потом, когда понял, что явившаяся к нему глупышка в течение
недели никуда не собирается идти, решил действовать по привычному сценарию. Он
потребовал у Вилки паспорт и запомнил адрес, потом, чтобы у нее создалось
впечатление – Герман Наумович бывший заключенный, который хочет наказать
негодяев, – начинает негодовать, рассказывает про эсэсовские татуировки под
мышкой… В общем, усиленно изображает человека, желающего отыскать негодяев.
Более того, когда Виола собирается уйти, он ловко крадет у нее из сумочки
снимок Лиззи с Виттенхофом. Дальше преступники действуют очень оперативно.
Главную опасность для них представляет архив Горнгольца. Поэтому Герман
Наумович несется в бумагохранилище, прикидывается обычным посетителем и
заказывает себе папку с полки семьдесят восемь "а".
– Почему именно ее? – полюбопытствовал Сеня. – Что в ней?
– Ничего, – пояснил Куприн, – какие-то документы. Просто
Вилка опрометчиво заявила, что архив Горнгольца лежит на стеллаже семьдесят
восемь "а", вот Ладожский и выбирает, что поближе. Содержимое папки
его совершенно не интересует. Некоторое время он делает вид, будто изучает
бумаги, потом аккуратно насыпает внутрь одного из конвертов порошок, сдает
документы и спокойно уходит. Примерно через час папочка начинает тлеть и
разгорается пожар.
– Что он насыпал, – закричала я, – как называется это
вещество?
– Не скажу, – нахмурился Куприн, – а то еще напишешь в своей
дурацкой книге рецепт самовозгорающейся смеси. Для высококлассного химика,
которым является Ладожский, проблем нет. Самовозгорающиеся смеси хорошо
изучены, и многие из них можно получить, смешивая совершенно свободно
продающиеся ингредиенты. Герман Наумович получил необходимый порошок буквально
за десять минут.
– А Света Сафонова? Она жива? – закричала я – Слава богу,
да, – кивнул Куприн. – Боярские решили сначала избавиться от тебя и прислали вновь
Анну Петровну с грибочками. На этот раз она переоделась, превратилась в милую
бабусю, и задача была совсем простой – продать грибочки. Что ей и удалось.
Ленинид пришел в полный восторг от шикарной и совсем недорогой закуски… Светой
Сафоновой решили заняться чуть позже.
– Папенька – идиот, – прошипела я, – разве можно покупать
консервы с рук?
– Между прочим, – возразила Томочка, – ты вела себя
безобразно! Подвергла опасности всех нас, и все почему?
Я разинула рот. Мы дружим с Томочкой столько лет, что и
сказать страшно, но никогда она не разговаривала со мной таким тоном.
– А все потому, – отозвался Олег, – что госпоже Арине
Виоловой хочется до дрожи стать знаменитой писательницей.
Эпилог
Боярские и Ладожский были арестованы. На свободе осталась
одна ни о чем не подозревающая Ксюша Бедная девушка теперь носится с
передачами. Надеюсь, что преступников сурово накажут.
Анна Петровна Заяц, тоже скорей всего сядет в тюрьму на
длительный срок. Мне очень жаль Колю, который останется без матери, но преступница
должна быть наказана. Нельзя, желая подарить жизнь своему ребенку, отнимать
право на ту же жизнь у другого человека, но, с другой стороны, я очень рада,
что меня судьба никогда не ставила перед таким выбором. Я, безусловно, осуждаю
Анну Петровну, но в моей душе, где-то далеко-далеко внутри, живут жалость и
сочувствие к ней.
К сожалению, мне как свидетельнице придется идти в суд. Но
до этого далеко, следствие в самом разгаре, и продлиться оно может очень долго.
В воскресенье вечером я села писать книгу. Не успела
схватить ручку, как в комнату всунулась Томочка – Вилка, к тебе пришли.
– Кто? – недовольно буркнула я. – Кого черт принес? Ну
почему я не могу спокойно сесть работать, а?
– Извини, пожалуйста, – забубнила Томуська, – знаю, как ты
не любишь, когда тебе мешают, но муж какой-то Юдиной просто ворвался в
квартиру, кричит, что у него пропала жена, а ты знаешь, где она…
– Кто? – в ужасе переспросила я. – Муж Юдиной?
– Ага, – кивнула Томуська.
Я бросилась в прихожую. Муж Нюси, которую я отвезла на
недельку в деревню для похудания! Отвезла и, занявшись расследованием, забыла
про нее. Господи, Нюся там, предоставленная сама себе, живет почти месяц.
Надеюсь, бабки не дали ей умереть с голоду, но… Ой, мама, что же теперь будет!
