– Значит, ты тут смотри все тихонько, – велела Света, – я к
себе пойду. Времени тебе до девяти утра. В десять архив открывается. Если вдруг
понадоблюсь, видишь телефон? Наберешь один шестьдесят четыре, я тут же прибегу.
Давай, пока.
Кивнув мне, Света нырнула за стеллажи. Я осталась одна в
огромном, темном, враждебном помещении, освещенном только слабым светом неяркой
лампочки. Вначале стало страшно, но потом я принялась перебирать документы, и
испуг отступил, уступив место любопытству.
Вот ведомость продуктов, рядом заявление некоего Гюнтера
Рура с просьбой предоставить ему отпуск, затем пожелтевшая бумажка с мелкими
буквами: "Тела двадцати пяти умерших в бараке "А" отправлены в
крематорий. Список прилагается". Тут же приколот огромной, совершенно не
ржавой скрепкой листок. «Савостин Николай, 1917 г., Тимофеев Константин, 1923
г., Уваров Калистрат, 1901 г., Бжезинский Ян, 1905 г.». Дата смерти у всех
несчастных была одна – 1944 год, октябрь, двенадцатое число.
Чего только не сохранили немцы! Сведения о белье и счета за
электричество, списки заключенных, доносы тех, кто в надежде на лишний кусок
хлеба сообщал сведения о своих товарищах, переписку с вышестоящим руководством
рейха… Не было только никаких сведений о сути медицинских экспериментов. Можно
было понять, что Горнгольц представлял собой огромную больницу, потому что в
одной из папок лежала куча накладных на лекарственные средства, названия
которых мне ни о чем не говорили, да и написаны они были по-латыни, но истории
болезни, детальные описания медицинских экспериментов отсутствовали! В конце
концов, это главные бумаги Горнгольца, ведь именно ради науки создавался
концлагерь. Так где этот архив? Может, его передали в Министерство
здравоохранения? Или отдали советским ученым, работавшим над аналогичными
проблемами? Кстати, что изучали в концлагере?
Ответ на вопрос обнаружился в третьем ящике. Там оказались
личные бумаги гитлеровцев – тех, кто, опозорив белый халат, мучил ни в чем не
повинных людей. На самом верху лежало письмо. Адрес был написан слегка
выцветшими черными чернилами. «Берлин, Вильгельмштрассе, 24, фрау Гизеле Рур».
Я вытащила сложенный вчетверо листок, разгладила его и
углубилась в чтение, радуясь, что в школе на уроках немецкого языка не считала
ворон, а старательно учила лексику.
"Дорогая мамочка, ты спрашиваешь, как я себя чувствую.
Просто отлично. Конечно, Горнгольц не Берлин, и мы тут все сидим за колючей
проволокой, не имея возможности высунуть нос наружу. Но думаю, что и вам в
столице не слишком-то весело.
Я счастлив и горд, что могу послужить нашей Родине. Мало
кому из молодых врачей повезло так, как мне. Лаборатория в Горнгольце оснащена
по последнему слову техники, мы имеем все высококлассные препараты. Впрочем,
думаю, иначе и быть не могло, ведь полковник Фридрих Виттенхоф гений, а создает
он средство от рака. Еще пару лет – и весь мир узнает, что рак победили именно
мы, ученые Адольфа Гитлера. У полковника потрясающая идея. В двух словах смысл
ее состоит вот в чем: чтобы остановить рост злокачественных клеток, их следует
уничтожить, но как? Десятки людей ломали мозги над этой проблемой, и только
господину полковнику пришло в голову простое решение: яд! Следует подобрать
сильное отравляющее вещество, которое не принесет вреда организму в целом, но
убьет чужеродные, разрастающиеся клетки. Вот в этом направлении мы и работаем.
К счастью, недостатка в человеческом материале нет, нам все время подвозят
новые организмы. Смертность среди подопытных очень высока, но ни одно научное
открытие еще никому не упало в руки просто так. Сначала господин полковник
хотел отправить меня в другую лабораторию, где изучают заживление ран, но я
буквально на коленях умолил его оставить меня при онкологах. Конечно, то, что
делают ребята в бараке "Б", очень и очень важно, в особенности во
время войны, когда множество доблестных солдат вермахта страдает в госпиталях.
Но война скоро закончится нашей победой, я в этом твердо уверен, отступление
войск вермахта – тактическая хитрость фюрера. А онкология, согласись, это
благородно – спасать арийцев от смерти.
Есть еще одно, почему я категорически не захотел идти в
барак "Б". Мамочка, я влюбился! У господина полковника есть
очаровательная дочь и еще воспитанница. Им всего восемнадцать лет, но они
хороши собой, как Лорелея, умны и великолепно помогают полковнику. Родители
Лиззи умерли давно, мать Бригитты тоже, а девочки с 1939 года следуют за
полковником тенью. Только не надо думать, что они неучи. Да, они не имели
возможности регулярно учиться в гимназии, но господин Виттенхоф сам занимается
образованием дочери и воспитанницы. Бригитта и Лиззи знают германский эпос и
историю, прекрасно разбираются в математике, но, главное, у них великолепный ум
исследователей. Ах, мамочка, с моей стороны слишком самонадеянно думать, что
одна из этих девушек обратит на меня внимание, но я делаю все возможное, чтобы
понравиться своей избраннице. А недавно мой коллега Курт снял нас во время
эксперимента. Посылаю тебе карточку, чтобы стало понятно, какие они красавицы.
Остаюсь твой любящий сын Гюнтер. 18 апреля 1945 года".
Тут же в конверте лежал и небольшой, но четкий снимок.
Худощавый парень в белом халате улыбается, опершись рукой на операционный стол.
У Гюнтера, твердо верившего восемнадцатого апреля сорок пятого года в победу
фашистских войск, были приятное лицо интеллигентного мальчика из хорошей семьи
и открытая, бесхитростная улыбка. Трудно поверить, что он брезгливо называл
«человеческим материалом» и «живыми организмами» своих одногодков из Польши и
России, на которых испытывались лекарства. Но еще меньше походили на
хладнокровных убийц стоявшие рядом девочки. Обе невысокого росточка, с пышными
белокурыми волосами и милой, слегка застенчивой улыбкой, они казались
настоящими красавицами. На юных медсестрах были белые халаты, перетянутые на
невероятно тонких талиях поясами, на ножках простые туфельки, похоже, без
каблуков. Милая группа стояла в комнате, похожей на операционную. Одна
издевочек держала в руке эмалированный лоток, прикрытый марлей.
Если бы мама Гюнтера получила снимок, предполагаемые невесты
сына скорей всего пришлись бы фрау по душе – настоящие германские девушки,
аккуратные, скромные, работящие. Из таких получатся отличные хозяйки и матери
семейства.
Глава 26
Внезапно у меня перед глазами встала Ирина Глебовна, жена
покойного Листова, и я вздрогнула. Бригитта! Неужели она одна из тех
отвратительных девочек, мучивших заключенных просто так, из природной
жестокости? Да быть того не может! Девушки на фотографии смотрятся ангелами.
