Глава 3
Я молча слушала Марию Григорьевну. Когда-то в нашем подъезде
жила странная женщина – Ольга Алексеевна. Когда я увидела, как она выходит
ледяным январским днем на улицу босиком, в купальнике, с ведром воды, то первый
позыв был позвонить в «Скорую психиатрическую помощь». Впрочем, то же желание
испытывали и остальные жильцы, наблюдая, как новая соседка ничтоже сумняшеся
опрокидывает на себя содержимое пластмассовой емкости. Потом мы привыкли к
«водным процедурам» и поняли, что с Ольгой Алексеевной бесполезно здороваться,
когда та стоит, задрав лицо к небу, и что-то про себя бормочет. Следующий взрыв
эмоций случился у обитателей пятиэтажки, когда баба принялась закалять своих
детей: мальчика и девочку, худеньких до синевы и явно очень болезненных.
Главная подъездная сплетница Алевтина Рогачева принеслась к нам с Тамарочкой на
кухню и зачастила:
– Вы только прикиньте, она этих детишек не только морозит,
но и голодом мучает, они по понедельникам, средам и пятницам ваще ничего не
едят!
Мы возмутились и плотной группой отправились к Ольге
Алексеевне. Она приняла нас в гостиной, убранство которой не посчитал бы уютным
даже монах-схимник. Стол, два стула и жесткая софа без покрывала или пледа. Несмотря
на вьюжный февраль, окно в гостиной распахнуто настежь, и я, одетая в толстый
свитер, шерстяные носки и теплый спортивный костюм, мигом затряслась в ознобе.
Хозяйка же спокойно стояла в летнем сарафане, без тапочек, на ее голые руки,
ноги и шею было страшно смотреть. Дети были облачены в застиранные футболочки и
купальные шортики, они тоже ходили по не застеленному ковром паркету босиком.
– Таких, как вы, надо лишать родительских прав! – в гневе
закричала Алевтина, размахивая перед носом у Ольги кулаками.
Я попятилась. Вечно Алевтина все портит своей грубостью.
Следовало спокойно побеседовать с соседкой, а не орать на нее, топая ногами.
Сейчас хозяйка выгонит нас вон и будет совершенно права. Но Ольга неожиданно
спокойно улыбнулась и ответила:
– Не судите, да не судимы будете. Зачем говорить в злобе о
том, чего не знаете? Садитесь, я расскажу вам о матери.
Мы уместились на бугристой софе. Ольга повернулась лицом к
фотографии довольно молодой женщины, висящей на стене, единственному украшению
скудно обставленной комнаты.
– Это моя мать.
– Такая молодая? – удивилась Алевтина. – Она же твоих лет.
– Это наша общая мать, – монотонно принялась объяснять
Ольга.
Пока тек ее неспешный рассказ, я наблюдала, как тихие дети
молча возились с пустыми упаковками из-под чая, кофе и обуви. Очевидно, помятые
коробки, принесенные с помойки, заменяли им игрушки.
Любое, самое хорошее дело превратится в полный кошмар, если
к нему приложит руки фанатик. Таинственная мать, о которой с почтительным
придыханием рассказывала Ольга, не советовала своим адептам ничего плохого.
Закаляйтесь, принимайте холодные водные процедуры. Не обжирайтесь, устраивайте
день голодания в неделю, не ешьте жирного, копченого, сладкого, не курите, не
пейте. Ей-богу, все подобные советы мог со спокойной совестью дать любой
районный терапевт, никакого вреда организму они не принесут.
«Мать» заботилась и о душе своих «овец». Утром, прежде чем
заняться трудовой деятельностью, следовало стать босиком на землю и попросить у
неба удачи. А вечером проделать ту же процедуру. Раз в неделю все собирались
вместе и рассказывали друг другу о том, как прожили семь дней, а потом, обсудив
все дела и поступки, выбирали помощницу матери на ближайшую семидневку. На мой
взгляд, эта процедура сильно напоминала групповые занятия у психотерапевта. При
этом «мать», в отличие от очень многих «пророков», не просила никакой материальной
помощи, не требовала переписать на нее квартиры, машины и дачи. Более того, она
не уставала повторять, что главное для человека – семья, заботиться в первую
очередь следует о своих близких, а на собрания верующих ходить только в
свободное время. Но Ольга довела служение «матери» до абсурда. Это про таких
сложена пословица: «Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет».
В тот день мы так и не сумели переубедить бабу, и обливания
ледяной водой продолжались. Потом у Ольги умер сын, она продала квартиру и
исчезла из нашего двора.
Похоже, что Любовь Кирилловна Боярская приходилась нашей
полоумной соседке родной сестрой, потому что идея лечить сильную простуду
посредством обливания ледяной водой пришлась даме по вкусу. Люба стала
опрокидывать себе на голову ведра с водой. Ей становилось все хуже и хуже, что,
в общем-то, естественно, но когда Мария Григорьевна просила дочь прекратить
издевательство над собственным организмом, та лишь шипела в ответ:
– Отстань! Вот такие, как ты, удушили в Средневековье
передовую науку.
– Но у тебя температура повышается, – мать пробовала
воззвать к остаткам разума своей дочери, – пятый день тридцать девять!
– Так и должно быть, – тряслась в ознобе Люба, – токсины
выходят, сейчас шлаки пойдут, и наступит резкое выздоровление.
Простуда перетекла в бронхит, тот плавно перешел в
воспаление легких… Лишь после того, как Люба завалилась в обморок, она
разрешила вызвать к себе врача. Тот, всплеснув руками, отправил ее в больницу.
Там ей назначили уколы антибиотиков, но Люба, едва оправившись, вновь принялась
за старое. Не ела мясо, рыбу, яйца, хлеб, масло, молоко… Короче, легче сказать,
чем она питалась: орехами, ростками пшеницы и капустой. Измученный долгой
болезнью и голодовкой организм дал сбой, началась астма с тяжелыми,
изматывающими приступами удушья. Чтобы помочь больной, решили сделать цикл
уколов нового, очень действенного лекарства. Мария Григорьевна за бешеные
деньги приобрела десять ампул и отдала врачу. Вечером ей сообщили, что дочь
скончалась от аллергического шока.
– Получается, что я сама купила Любочке смерть, –
всхлипывала Мария Григорьевна, – недавно сорок дней прошло, а я все успокоиться
не могу.
Я провела у Боярской еще полчаса, утешая пожилую даму, потом
ушла. На улице начал накрапывать мелкий дождик. Зонта у меня с собой не было,
впрочем, дождь мне не мешал и я спокойно пошла к метро.
Да, Любовь Кирилловна Боярская скончалась, но в ее смерти не
было ничего экстраординарного, ее свела в могилу собственная глупость,
помноженная на медицинскую ошибку. Что же касается письма в комодике… По-моему,
у Любови Кирилловны было не слишком хорошо с мозгами. Может, у тетки началась
мания преследования…
– Вика, погодите, – донеслось сзади. Я обернулась, ко мне
спешила Алина – прямо в коротеньких шортиках и домашних тапочках.
– Постойте, – задыхаясь, проговорила она и начала судорожно
кашлять.
