– У народа была мечта, сказка. Ее выражали скоморохи, попы-расстриги, мудрецы в крестьянских избах. Потом появились философы – Радищев, Успенский, Толстой. Были и офицеры-дворяне, которых потом повесили. Были народовольцы-бомбометатели, которых потом казнили. Сначала кружки, заговоры. Потом сходки, маевки. Потом был Ленин, у которого мечта превратилась в идею, теорию. Народ овладел теорией и, став партией, взял власть. Был Сталин, великий государственник, который с помощью партии построил могучее государство. Была война, где партия вела полки, умирала в застенках под пытками. Это партия Жукова, Курчатова, Королева. Партия Гагарина, который вынес земную мечту в Космос. Партия – это извечная народная мечта, ставшая реальностью, мировой и космической. Поэтому-то она и не исчезнет.
Белосельцев пытался уловить в разглагольствованиях Партийца признаки андроповского эзотеризма, тень, падающую от «Ливанского кедра». Но это был обычный агитпроп, цветистая риторика из учебников по истории партии, из концертных песен Кобзона.
Голова плыла. Собор Василия Блаженного, похожий на фантастический механизм, цеплял своими шестеренками, змеевиками, валами, хрустел зубцами, крутил каменные жернова, перемалывал зерна произносимых речений, высыпал белоснежную муку прожитого, завершенного времени. Партиец был мукомолом, мельником, перемалывал в муку его завершенную жизнь.
– Если нас и разрушат на время, мы все равно не исчезнем. Мы уже отразились, отпечатались на всем человечестве. Отпечатались в цивилизации Штатов, предложив им набор огромных организационных открытий, масштабных проектов, кибернетику пространств. Мы подарили Японии идею народности, коллективизма и жертвенности, служения своему государству. Мы побывали в Африке, Азии и Латинской Америке, и хотя мы оттуда ушли, мы успели им рассказать о возможности иного пути, иной правды, и они уже нас не забудут. Если мы на время уйдем со сцены, это не значит, что мы исчезнем. Наденем смокинг, повяжем галстук-бабочку и станем банкирами. Или в лаптях, в рубище уйдем в тамбовский лес и выставим оттуда обрез. Партия никогда не исчезнет, как и сама Россия!
Белосельцеву было невыносимо слушать прекраснодушные бредни обреченного на гибель политика, который не замечал наступления смерти. Партиец сдался Америке, подарил ей бесценный советский опыт. Ему был неведом великий проект перенесения топонимики Штатов на карту русской Сибири, поглощение Штатов Советским Союзом через начертание на сибирской равнине контуров Пенсильвании. Белосельцев не видел за спиной Партийца его сменщика, интеллектуала-гвардейца, чуждого краснобайству, способного к организационной работе, социальному конструированию, к беспощадной, смертельной схватке.
Партиец перемещался в пространстве, будто летал. С купола на купол, со звезды на звезду, задевал колокола, пробегал по зубчатой стене, присаживался на белый ствол колокольни, перепархивал реку и вновь возвращался в цветущие заросли золотистых веток, разноцветных плодов. Белосельцев изумлялся его легковесности, нарядности, схожести с бабочкой, которая в горячем солнечном воздухе перелетает с цветка на цветок.
Кабинет на глазах зарастал лишайниками, покрывался влажными мхами. Стулья, столы, телефоны, высокая люстра – все было покрыто пушистым мхом, теряло свои очертания. Мхи и лишайники выползали в коридоры, прорастали в других кабинетах, начинали укутывать фасад старинного здания, на котором золотыми буквами было выведено: «Центральный Комитет». Все превращалось в огромную, мягко очерченную, изумрудно-зеленую гору, без подъездов и окон. И там, где недавно стояли офицеры охраны, теперь рос ягель.
– Партия никуда не исчезнет, ибо так уж устроена Россия! Так у нас, русских, реки текут, ветры дуют, рожь колосится. Так уж мы ложку в руки берем и затвор передергиваем. Уверяю вас, партия – это еще не Генсек, и мы, если понадобится, сможем обойтись без Генсека!
Зазвонил телефон, стоящий поодаль, без циферблата, похожий на каменный драгоценный ларец. Задребезжал особенным, мягко-серебряным звуком. Партиец, услышав звон, остановился на полуслове, замер. Мгновение колебался на невидимой черте, меняясь лицом, уменьшаясь, возвращаясь из необъятных просторов, где текли сибирские реки, тянулись великие хребты, колосилась рожь, вмещался в ограниченный стенами кабинет. Торопливо пошел к столу, на котором лежала красная папочка. Снял трубку каким-то особым поспешно-предупредительным жестом. Лицо его изобразило высшее внимание, просветленную радость, стремление как можно лучше понять и усвоить.
– Да, я подготовил проект!.. Да, я нахожу ваши замечания совершенно справедливыми!.. Нет, у меня нет никаких возражений!.. Нет, я не настаиваю!.. Считаю, Михаил Сергеевич, вы должны это сказать, а мы вас безусловно поддержим!..
В ларце, под граненой крышкой, был тот, ненавистный, с круглым лицом кота, бегающими мнительными глазами, с лиловой кляксой на лбу. Партиец, лишенный воли и власти, был зыбок, как тень. Был управляем, ведом. Был аппаратчиком, элементом партийной машины, которая находилась в ловких умных руках, мягко, послушно крутила валы и колеса. И такую тоску испытал Белосельцев при виде этой покорности, такое отторжение от Партийца, что скомкал последующий разговор и поспешно откланялся.
Глава восьмая
По рекомендации Чекиста Главком пригласил Белосельцева принять участие в штабных учениях в Белоруссии, где отрабатывались операции в масштабе театров военных действий. Главком приблизил к себе Белосельцева, показывал работу штабов, оперативных управлений, моделирование операций. Окруженный многочисленной свитой, генералами военных округов, командующими воздушных и танковых армий, множеством адъютантов и порученцев, он не забывал о госте.
Главком был статен, высок ростом, с седеющей щеткой холеных, ровно подстриженных усов. Сквозь очки с золотыми ободками властно, по-орлиному зорко смотрели серые глаза. Они сидели на прохладной веранде, окруженной пышными дубами, переполненными влагой и зеленью, в ожидании вертолета, чтобы лететь на место, где была развернута штабная система «Полководец», способная, подобно сверхмощному «искусственному интеллекту», управлять глобальным сражением. Главком в камуфляже, с зелеными погонами генерала армии, вальяжно откинулся в кресле. Подносил к губам стакан с парным молоком, отпивал, отчего усы у него окрашивались в млечный цвет, и он бережно отирал их салфеткой. Порученец-полковник издали, сквозь открытую дверь, смотрел, осталось ли молоко в стакане. У Главкома болел желудок, и парное молоко снимало боли.
– Ваша статья о роли армии в чрезвычайной социальной ситуации получила поддержку у комсостава сухопутных войск. – Главком окунул усы в молоко, сделал глоток, промокнул влажные усы салфеткой. – В армии действительно есть все: от городов, которые можно мгновенно развернуть на месте катастрофы, до мостов, которые вновь соединят берега Волги или Енисея. Нашим продовольственным запасом страна может питаться целый год. Атомная подлодка, перебросив кабели на берег, может освещать и обогревать целый город. А запасом социальной и гражданской энергии армия питает страну со времен Победы. Я даже готов утверждать, что Советский Союз, в самом широком смысле, – это и есть армия.
