Он думал, как скинет рубашку под соснами, пройдет босиком по прохладному песку вслед за убегающей стеклянной волной, а когда нахлынет шумный, пенно-звенящий вал, кинется в зеленое водяное колесо, в грохот, в солнечный плеск, пропуская вдоль живота и груди тугой удар влаги. Он видел, как приближается на обочине черный корявый термитник. Как в стороне струится от жара прозрачный поникший куст. Как из куста привстает человек в панаме, держа на плечах гранатомет. Ведет его навстречу машине, аккуратно выцеливая. Выпускает красный репейник гранаты. Граната приближается, осыпается искрами, подлетает к радиатору. Страшный удар и скрежет взламывает капот, раскраивает надвое джип, прорезая машину белым ревущим пламенем. Он, Белосельцев, вылетает с сиденья, плывет в туманном воздухе, как лягушка, загребая руками, дергая растопыренными ногами. Ближе, ближе к термитнику. Ударяется в него головой, протыкая рыхлую трухлявую сердцевину, гасящую свет и звук.
Из темного небытия, сквозь узкую прорубь сознания он всплыл на мгновение, обнаружив, что руки и ноги его привязаны к шесту и его несут, как убитое на охоте животное. Голова его запрокинута, шест упруго колышется, мимо глаз, задевая лицо, летят колючие травы. Он пытался удержаться среди этих колючих травинок, упругого колыхания шеста, желая что-то понять и припомнить, но опять соскользнул в прорубь, под лед, в черное беспамятство.
Второй раз очнулся, когда его хребет больно ударился о землю, и он почувствовал, как развязывают ремни на его запястьях и щиколотках и вытягивают шест. Он лежал лицом вверх, под слепящим солнцем, его обступили чернолицые люди, смотрели на него из неба, и он вспомнил, как подлетала граната, мохнатая, словно цветок репейника, разламывался капот, и он плыл по воздуху, стремительно приближаясь к корявому термитнику. Окружавшие его люди были вооружены, говорили на непонятном диалекте, и он осознал, что находится в плену, пережив мгновение тоски и абсурда. Африканец в пятнистых брюках, стоящий у него над головой, засмеялся, что-то сказал остальным. Расстегнул брюки, извлекая черную, червеобразную, маслянистую, как пластилин, плоть. Сверху ударила в глаза толстая солнечная струя, ядовито зашипела на лице. Он постарался отклонить голову, но снова канул в беспамятство.
Третий раз он пришел в себя и увидел, что лежит на утоптанной голой земле, в какой-то деревянной клетке. Сквозь врытые в землю колья светит красное низкое солнце, снаружи смотрит на него беззубый, с мокрыми деснами африканец, улыбается, прищелкивает розовым языком, просовывает глиняную миску со слюдяным зеркальцем воды. Белосельцев потянулся к миске, загородившей красное солнце, вдруг почувствовал страшный озноб и опять потерял сознание.
Ночью был бред. Сотрясенный разум напоминал сдвинутые пласты, как если бы в землетрясении сместились огромные кубы. В прямоугольные трещины из черного ада просачивался безымянный ужас. Он старался спастись, скакал по ступенчатым пластам, перескакивал с куба на куб, а за ним, затмевая небо, гналось мохнатое мускулистое чудище, хватая лапами края домов, обламывая карнизы, перескакивая через крыши и колокольни. Он уклонялся, убегая в подворотни своего переулка, в свалки, пустыри, в скопление двухэтажных мещанских построек, а косматый великан настигал его, смотрел сверху вишневыми глазами огромной злой обезьяны.
День он встретил жаром, слипшимися от слизи глазами, болью, которая набухла в голове, словно бугристый выпуклый клубень, спускалась в позвоночник, в таз, в кости ног, протачивая тело живым подвижным корневищем. Сквозь колья своей тюрьмы он видел пыльный солнечный плац, на котором маршировал отряд, звучали команды, и пыль, поднятая башмаками, летела в его темницу. Рядом, похожие на загоны для скота, стояли еще две клетки. В одной он разглядел голого по пояс африканца в камуфляжных штанах, который стоял, вцепившись руками в деревянные колья. В другой он увидел англичанина Грея, маленького, круглого, сидевшего на земле по-турецки, обросшего по розовым пухлым щекам рыжеватой щетиной. Это не удивило его. Своим сотрясенным разумом он не мог и не хотел объяснять причину появления здесь Грея и причину своего появления, лишь закрепил среди разломанных, распавшихся на кубические формы явлений их совместное пребывание на пыльном плацу, среди марширующего отряда.
Несколько дней он провел в разорванном мире, где явь сменялась длинными, вне времени, бредами, с погонями, падениями, с выступавшими из проломов бесформенными, жестокими духами, которые хватали его, затягивали в трещины, и он, становясь плоским и податливым, словно ткань, повторяя контуры трещин, погружался в жидкий лиловый мрак. Во время редких прозрений он видел то белесую, вытоптанную землю с отесанными кольями, то малиновую зарю с черными слоистыми деревьями, то бархатное небо с белыми звездами. Кто-то приходил к нему, вливал в рот теплую воду, пытался посадить, прислоняя спиной к деревянной стене. Задавал вопросы на непонятном, напоминавшем шум дождя языке. Однажды небольно ударил по лицу, отчего все тотчас померкло. Так длилось неопределенное количество дней, покуда в его голове продолжало колыхаться, двигало спиной чудище огромных размеров, создавая оползни и трясения, не давая сложиться в картину бесчисленным, летящим кувырком видениям.
Но однажды он очнулся, и мир, который предстал его глазам, был целостным, лишь слегка округлым, надтреснутым вдоль черепных швов. Эти швы болели, и требовались усилия воли, чтобы не дать им распасться. Он находился в клетке, набранной из крепких, как железо, жердей, врытых в окаменелую землю. Крыша была сквозной, из таких же жердей. В прогалы виднелся близкий пустырь с деревянной мачтой, на которой развевался какой-то выцветший, утративший расцветку стяг. За пустырем тянулись дощатые, крытые тростником бараки, расхаживали люди, промелькнул солнечными спицами велосипедист, прошагал вооруженный караул, и Белосельцев догадался, что это было военное поселение, а клетка, в которой он находился, была тюрьмой, куда он угодил, оглушенный гранатой, единственный, кто уцелел из попавшего в засаду джипа. Пока он, приподнявшись на локте, медленно осматривал окрестность, его слуха коснулся негромкий, взывающий, полушепчущий голос:
– Мистер Белосельцев!.. Вы слышите меня, мистер Белосельцев?.. – Грей окликал его из соседней ловушки, в которой он, маленький, круглый, розовый, покрытый рыжеватой щетиной, чем-то напоминал домашнего поросенка. – Вам уже лучше, мистер Белосельцев?
– Где мы находимся? – Белосельцев не узнал свой голос, таким он был сиплым, тусклым, словно горло его закупорил войлочный пыж. И пришлось откашливаться, выдыхая удушающий тампон.
– Гиблое место!.. Эти сукины дети воюют с правительством!.. Их главный сукин сын какой-то сержант Ламета, мерзкое животное!.. Разве я мог представить, что со мной это может случиться?.. Разве мы могли с вами, плавая в бассейне «Поланы», вообразить, что нас обоих постигнет несчастье?..
Голос его задрожал, и он стал тихо плакать. Появился здоровенный охранник в пятнистой панаме, с автоматом. Рявкнул на Грея, ударив прикладом по кольям. Грей отпрянул, забился в угол, как испуганный, попавший в ловушку зверек. Охранник, наступая большими стоптанными башмаками, приблизился к Белосельцеву и молча оглядел его розовыми воспаленными глазами. Белосельцев заметил на его коричневом лице множество черных оспин.
