Музыка вновь зазвучала, но играл не оркестр, чьи инструменты лежали на дощатом полу веранды, словно влажные, изогнутые морские существа, вынесенные приливом на отмель. Звуки, визжащие, резкие, с грохотом барабанов и бубнов, неслись из темноты лагуны. Им вслед выплывала пирога, по бортам, по выгнутой корме и заостренному носу, по мачте с перекрестьями и широкому парусу очерченная мигавшими разноцветными лампочками. На вершине высокой мачты вращался прожектор. В его лучах танцевали африканские воины, колыхались у бедер шкуры, мотались перья головных украшений. Воины воздевали раскрашенные щиты, колотили в них копьями. Пирога была полна музыкантов, гребцов, отражалась в лагуне, метала по воде огненные стрелы отражений, гром тамтамов и дудок.
Гости прихлынули к балюстраде. Смеялись, указывали на пирогу. Из нее ударили ввысь огненные стебли. Взрывались с легким треском. Вся черная лагуна покрылась дрожащими огнями, бегущими змеями, золотыми волнами. В небе расцветали букеты, осыпались бесчисленными лепестками, драгоценной пыльцой, колючими семенами.
Гости ахали, аплодировали каждой вспышке, ликовали, как дети. Мария прижала руки к груди, восхищенно любовалась фейерверком. Белосельцев старался запомнить ее навсегда у черно-золотой лагуны, по которой уплывала волшебная пирога, наполненная танцорами, колдунами и воинами.
– Виктор Андреевич, – негромко окликнул его секретарь посольства. – Вы хотели, чтобы вас представили Сэму Нуйоме. Он ждет вас.
– Извините меня, – сказал Белосельцев Марии.
– Виктор. – Маквиллен появился с рюмкой. – Почему бы тебе и твоей красивой подруге не сесть на пирогу и не уплыть к священному берегу, где вы оба обретете бессмертие! – Глаза его ярко блестели, он был пьян, пытался остановить уходящего Белосельцева.
– Я скоро вернусь, Ричард, – улыбнулся в ответ Белосельцев. – Поговорю с Сэмом Нуйомой. Тогда мы выпьем и обретем бессмертие.
Секретарь проводил Белосельцева до металлической цепочки, что-то сказал громадному охраннику, чьи бока раздувались от укрытого под пиджаком оружия. Тот по-бычьи, исподлобья посмотрел на Белосельцева, словно поднял и потряс его вниз головой. Разомкнул цепочку, пропуская в отгороженное пространство.
Президент душ Сантуш стоя разговаривал с военным, чей мундир блестел золотыми погонами, красными нашивками, шелковыми шнурами и аксельбантами. Сэм Нуйома поднялся навстречу Белосельцеву, тучный, стареющий, но еще полный упрямой могучей силы, распиравшей его черный смокинг, белый ворот рубахи, над которым возвышалась крепкая, чернобородая голова с живыми, плотоядными глазами. Он ярко, белозубо улыбнулся, протягивая большую, как совковая лопата, ладонь, покрывая руку Белосельцева второй такой же лопатой.
– Мне сказали, что советский журналист хочет со мной говорить. Я очень люблю советских людей, у меня много среди них друзей.
Он был радушен, доступен, хотел обворожить. Осторожно и зорко высматривал в незнакомом человеке его слабые и сильные стороны, возможные опасности и выгоды. Скрывал за своей жизнелюбивой улыбкой накопленную в скитаниях усталость, разочарование, горечь несбывшихся ожиданий. Одолевал потаенные страхи и огорчения упорным, неодолимым стремлением, которое побуждало его десятилетиями метаться по миру, избегая пуль и арестов, меняя союзников, скрывая неутоленное честолюбие, зависть к удачливым друзьям, вовлекая в борьбу за свои идеалы политических лидеров, миллиардеров, священников. Советские транспорты сгружали на африканский берег в районе пустыни Намиб танки для его партизан. Его эмиссары в Германии договаривались о сохранности урановых копей. Его агенты в Амстердаме вели переговоры с «Дебирсом» о будущей, после его победы, судьбе кимберлитовых трубок. От него пахло вкусным дорогим одеколоном. Он держал в своих громадных теплых руках ладонь Белосельцева, улыбаясь ему, как старому другу.
– Советские люди пришли на помощь Намибии в самое трудное время. Знакомство с советским опытом делает меня марксистом. Мои европейские связи являются вынужденными, в период партизанской войны. После победы в Намибии мы будем строить социализм, так же, как строят его сегодня народы Анголы и Мозамбика.
– Редакция поручила мне написать репортаж о борьбе партизан Намибии. – Белосельцев заметил тонкую предосторожность собеседника, стремившегося оправдать свои неразборчивые связи, противоречивые заявления, путаные программы, цель которых – снискать благосклонность мировых держав, усыпить их бдительность, направить их ресурсы в свою борьбу. – Завтра я улетаю в Лубанго и прошу вашего позволения, господин Нуйома, посетить лагеря в Кунене, познакомиться с партизанскими буднями.
– Товарищ Нуйома! Я – товарищ! Мы все в этой борьбе друзья и товарищи. Я буду рад принять вас в наших лагерях и базах. Мы покажем вам все – как мы воюем, учимся, празднуем, верим в победу. У нас от советских людей нет секретов. Вы почувствуете нашу благодарность и нашу любовь.
– Советские люди восхищаются вашей борьбой. Они желают вам скорой победы. Моими репортажами я хочу приблизить вашу и нашу победу.
Эти слова прозвучали как тост. Сэм Нуйома оглянулся в поиске бокалов, которые они могли бы поднять с Белосельцевым. Охранник с угрюмыми глазами быка угадал их желание. Шагнул за цепочку, властно махнул рукой. На его взмах из толпы стала возникать знакомая двухъярусная тележка, уставленная бутылками и стаканами, подносом с крохотными слоистыми сандвичами, с серебряным блюдом на нижнем ярусе, на котором, словно морской владыка на троне, розовый, глазированный, красовался лобстер. Нетронутый, неразрезанный, вытянул костяные клешни, уперся в белую салфетку трубчатыми ногами, подогнул перепончатый веер хвоста. Тележку толкал рыжеволосый бармен, опустив лицо, осторожно лавируя между группами гостей. Были видны его ввалившиеся щеки, белые, толкавшие тележку кулаки, малиновая жилетка, пузырящиеся рукава рубахи.
– Советская революция разбудила Африку, породила африканскую революцию, – говорил Сэм Нуйома, поглядывая на колесницу с приближавшимся лобстером. – Народы Африки начали национальную войну против английской, французской, португальской империй и выиграли эту войну…
Бармен оторвал от белой салфетки два толстостенных стакана, поставил их на тяжелые литые донца. Откупорил золотистую бутылку шотландского виски с разноцветной наклейкой. Поочередно наполнил стаканы.
– Народ Намибии все еще находится под властью империалистов ЮАР. – Сэм Нуйома, еще не получив в руки стакан, уже начал тост. – Буры со своим фашистским режимом установили в Намибии диктатуру. Завладели нашим ураном и алмазами, мучают и убивают народ. Мы поднялись на священный бой за свободу и добьемся победы. «Мы за ценой не постоим», – как поется в вашей замечательной песне…
Бармен серебряными щипцами схватил кусочек льда, кинул его в стакан. Белосельцев видел, как блеснули в стакане золотистые искры. Второй прозрачный кубик с легким звоном упал в другой стакан. Сэм Нуйома протянул к тележке две больших руки, черных, жилистых, с аккуратными розовыми ногтями. Крепко обхватил стаканы.
– За нашу и вашу победу! – Сэм Нуйома протянул Белосельцеву стакан.
