– Один крупный советский оборонщик, директор космического завода, сказал мне: «Мы, технократы, в Советском Союзе могли на заводах сделать все, что не противоречило законам физики. Мы занимались техникой, а политику поручили членам Политбюро. И они, политики, разрушили страны, космическую отрасль, всю великую советскую техносферу». И теперь, коллеги, я снова слышу: «Пусть политикой занимаются политики, а мы будем заниматься техникой». И опять мы проиграем страну, проиграем ваш завод, проиграем производство русских танков. – Бекетов произнес это с укоризной, раздосадованный тем, что был не понят, получил отказ, столкнулся с глухим недоверием. – Неужели история повторится?
– Вот вы говорите, Андрей Алексеевич, что опять, дескать, проиграем страну, проиграем завод. – Главный инженер был похож на темную галку, длинноносый, с черными волосами, запавшими щеками, тревожно мерцающими глазами. Пиджак его был помят и поношен, галстук старомодно повязан, на синеватых бритых щеках были порезы от торопливого бритья. Было видно, что ему некогда следить за собой, а все его силы поглощает завод, требующий тепла, электричества, ремонта цехов, обустройства подъездных путей. – А ведь мы не знаем, Андрей Алексеевич, кого поддерживать. Говорят, между президентом Валентином Лаврентьевичем Стоцким и премьером Федором Федоровичем Чегодановым какая-то мышь пробежала. Что у них разлад и они власть делят, мерятся, кому быть в Кремле. И как понять, кого нам поддерживать? Когда был ГКЧП, наш тогдашний директор поддержал ГКЧП, а потом его вытолкали с завода и чуть в тюрьму не посадили. Это клеймо на заводе оставалось, и наш завод гнобили по полной. Уж лучше нам в политику не соваться, Андрей Алексеевич. Вот выборы пройдут, кого выберет страна президентом, того и будем поддерживать.
Упрямое недоверие, глухое сопротивление, скрытое недоброжелательство исходили от главного инженера. Его столько раз обманывали, принуждали, шельмовали, а он, похожий на усталую неопрятную птицу, продолжал питать завод паром, электроэнергией, ремонтировал цеха, ставил новое оборудование. Бекетов понимал этого подвижника. Но его раздражало глухое сопротивление, провинциальное непонимание и упорство.
– Чегоданов, когда станет президентом, начнет стремительное развитие. Громадные деньги пойдут в оборонно-промышленный комплекс. Ваш завод преобразится. Чегоданов уже однажды спас государство, остановил демократов, которые убивали страну, и ваш завод в том числе. Если вы сейчас существуете, то благодаря Чегоданову. Он офицер, государственник, понимает цену оружию. На него клевещут, обливают грязью. Но он единственный, кто в это смутное время сможет спасти государство. Поддержите Чегоданова, и он не забудет вас.
Ему ответил главный конструктор, молодой, синеглазый, с упрямым лбом, с жесткими складками рта. Казалось, его облик сложился в постоянном противодействии, ежечасном борении. В этом борении создавался «танк будущего», смертоносный робот, оружие грядущих войн.
– Вы говорите, что Чегоданов обещает развитие. А почему же, когда он был президентом, не было никакого развития? Мы создавали Т-90М на собственные средства, заключали контракт с Индией. А вот Валентин Лаврентьевич Стоцкий, когда приезжал на Уралвагонзавод, выделил деньги на разработку нового танка. Мы покатали его на Т-90, он пострелял из пушки, и мы нашли с ним общий язык.
– Да поймите, коллеги, Стоцкий не будет президентом. Им будет либо Чегоданов, либо пацифист Градобоев, которому отвратительно слово «танк». К власти рвутся те, кто двадцать лет назад разрушил Советское государство, а теперь сокрушает Россию. Поддерживая Чегоданова, мы спасаем государство. Не верьте этой мерзкой брехне о его несметных богатствах, о миллиардах в иностранных банках. У него есть одна, на всю жизнь, задача – Государство Российское. Вы спасете завод, но не спасете Россию. А не спасете Россию – и заводу, и «танку будущего» не суждено сохраниться.
Минуту длилось молчание. Потом заговорил председатель профкома, ладный, красивый, в прекрасном костюме, с белыми большими руками, с золотым обручальным кольцом:
– Вы, Андрей Алексеевич, говорите, что нужно спасать государство от разрушения. Но ведь оно само себя разрушало. Здесь в девяностых такое творилось! Стон, плач, полгода зарплаты нет. На макаронной фабрике вместо зарплаты макаронами людям платили. А нам танками, что ли, платить? Люди побежали с завода. Матери детей в заводскую столовку приводили, чтобы накормить. Митинги, демонстрации. А министр из Москвы приезжал: «А вы идите в лес, ягоды, грибы собирайте, тем и прокормитесь!» Нас тогда государство кинуло, и мы не пропали только благодаря народному терпению и собственной сметке. И с тех пор мы к государству осторожно относимся. Как и оно к нам. В ком оно, государство? Вы в Москве разберитесь, кто оно, государство, тогда мы его на стенку поместим. – Он посмотрел на стену, откуда насмешливо взирал президент Стоцкий.
Бекетов испытывал к ним неприязнь. Они отгородились от него глухой стеной. Видели в нем опасность. Не доверяли гонцу из Москвы, где заваривалась очередная смута. Грозила бедами, распадом, оскудением жизни. Они были обременены производством, добывали деньги, искали материалы, спорили с военными, торговались с заморскими заказчиками. Как огня боялись политики с ее ложью и вероломством.
– Федор Федорович Чегоданов через меня обращается к вам. – Бекетов, скрывая раздражение, продолжал убеждать. – Чегоданов замыслил рывок, чтобы одолеть стратегическое отставание, когда Россия десятилетиями топталась на месте. Он хочет перепрыгнуть это окаянное время, как ваш танк перепрыгивает овраг. Ему противостоят самодовольные глупцы, жадные стяжатели, прямые агенты врага, которые мешают русскому развитию. Чегоданов, после избрания президентом, начнет «революцию развития». А для этого ему нужны помощники, верные соратники и подвижники. Как Петру нужны были преображенцы и семеновцы. Как Сталину нужен был «орден меченосцев». Вы – «гвардия развития». Вы – преображенцы и семеновцы. Вы – «орден меченосцев». Так отзовитесь же на зов Чегоданова!
На этот зов откликнулся маленький, пухленький специалист по маркетингу. Он ничем не напоминал преображенца, а скорее – лесного бурундучка с чутким носиком и тревожными глазками.
– Гвардия – это, Андрей Алексеевич, хорошо. Но вы у себя в Москве разберитесь, кто из вас гвардия Наполеона, а кто – Кутузова. А то и та и другая гвардия больно друг на друга похожи. Обе говорят по-французски.
Бекетов был смущен столь твердым противодействием. Эти люди отталкивали его, заслонялись невидимой преградой, видели в нем угрозу своему укладу, достатку, добытым в великих ухищрениях и трудах. Они не чувствовали мучительной судороги, в которой корчилось государство. Не предвидели ужасного будущего. Не понимали своего места среди новой русской смуты, которая неизбежно их поглотит. Ворвется в корпуса лютыми сквозняками, остановит моторы, оборвет провода, оглушит криками ненависти и тоски, и в заснеженном, с выбитыми стеклами, цеху будет ржаветь остов недостроенного танка.
Бекетов хотел пробиться к их душам, вдохновить, открыть им очи. Рассказать, как великолепны они, каким вековечным и святым делом заняты в этих закопченных цехах.
