По ступенькам крыльца спустился священник, высокий, узкоплечий, с черной бородой и тревожными, огромными, как у лося, глазами.
— Отец Михаил, настоятель, — представил его директор. — Батюшка, вы готовьтесь к освящению «Михаила Романова». Сделайте все от души. Это наш дорогой гость, Алексей Федорович, человек царского рода.
Священник молча поклонился, и Алексею показалось, что и его темных, как маслины, глазах таится мольба, невыразимая мука, желание что-то сообщить, о чем-то поведать. О своем одиноком служении перед робкой лампадой, что теплится среди громадных машин, металлических грохотов, неистовых людских начинаний.
— Приходите, отец Михаил, — повторил директор, увлекая Алексея дальше, через железные пути и бетонные дороги к огромному цеху, выходящему на залив. Высоченные ворота цеха были закрыты, но за ними чудилось могучее чудище. Ворота напрягались от непомерного давления. Гладь воды тревожно ждала, когда в нее плюхнется и провалится многотонное тело лодки.
Они шли по стапельно-сборочному цеху, в его гулком бархатном сумраке, где воздух был пропитан мельчайшими каплями масла, металлической пудрой, искрящимися частицами газа. Вдаль цеха тянулись три параллельные линии, три протяженных стапеля, заполненные кораблями разных проектов. Лодки имели разную степень завершенности, казались созревающими эмбрионами, у которых зарождались и укрупнялись органы. Шло ныращивание невиданных существ, в гигантской утробе вынашивались плоды. Лодка «Царь Михаил Романов» была завершена, черная, глянцевитая, покрытая резиной, с хищным плавником, с изящным лепестком бесшумного руля, с громадным покатым туловом, в котором виднелись люки ракетных шахт. Казалось, ее покрывает слизистая оболочка материнского лона, в ней еще бьются два сердца — материнское и ее собственное, сливаясь в сложную пульсацию жизни. На черной рубке, яркий, золотой, красовался двуглавый герб. Откроются ворота цеха, из огромного чрева, выпадая из матки, скользнет на воду гигантский младенец, и жарко вспыхнет под солнцем начертанная на рубке золотая птица.
На том же стапеле, упираясь овальным носом в хвостовой плавник построенной лодки, стоял подводный крейсер «Царь Алексей Михайлович», ржаво-красный, с провалом рубки, с пустотами незаполненных шахт. Вся в стеклянных вспышках сварки, лодка была соединена со стапелем множеством труб, проводов, гибких кабелей, через которые в лодку поступали тепло, электричество, газ. Жадно поглощались живой оболочкой, которая наливалась силой и соком. Третья лодка, недавно заложенная, «Царь Петр Великий» являла собой всего несколько несостыкованных секций — прообраз корабля, слабо намеченный, едва зародившийся после зачатья. Все три существа рассказывали об эволюции стальных организмов, описанных теорией Дарвина.
Алексей чувствовал свою сокровенную связь с этими стальными изделиями. Их царственные имена, их исполинские туловища, их непомерная мощь влекли к себе, затягивали в гигантское поле русской истории, где ему, Алексею, была уготована великая роль. Эта роль была связана с жертвой, с нравственным подвигом, с мессианским поступком, который он предчувствовал с детства. Поступком, о котором грезил во снах и мечтаниях. Который казался несбыточным и вдруг обнаружил себя громадами атомных кораблей, именами его августейших предков.
Он трогал пальцами надпись «Царь Михаил Романов», желая убедиться, что лодка живая. Резиновое покрытие, словно теплая кожа, создавало ощущение одушевленной телесности. Ладонь сквозь оболочку ощущала множество чуть слышных биений, чутких пульсаций, нежных трепетаний.
— Алексей Федорович, давайте пройдем на борт, — директор шагнул на трап, соединяющий стапель с кораблем.
Внутренность лодки была озарена ровным немеркнущим светом. Пахло сладкими лаками, пластмассами, красками — таинственный обмен веществ дремлющего организма. Отсеки удалялись в разные стороны в бесчисленных трубах, оплетках, уложенных плотно жгутах. И повсюду, с переносными приборами, в касках, в комбинезонах или в матросских робах и офицерских мундирах виднелись люди. Занимались последними приготовлениями к спуску. На одном приборе волновалась синусоида, как кардиограмма потаенного сердца. На другом экране дрожали разноцветные импульсы — энцефалограмма спящего мозга. В центре управления лодкой штурман с усиками опробовал компьютерную систему, ведущую корабль среди подводных течений. Тут же энергетик снимал параметры с сонного реактора — могучий мускул, притаившийся в сердцевине лодки. Оружейник, иключая тумблеры, исследовал состояние шахт, ожидающих загрузку баллистических ракет. Командир лодки, с бронзовым лицом и седыми висками, скрывая волнение, готовил лодку к первому соприкосновению с водой. Лодка, полностью готовая к спуску, была наполнена множеством драгоценных деталей, уникальных приборов, чувствительных элементов, придающих громаде неукротимую скорость, неуязвимую мощь, пластичность и чуткость морского зверя.
«Мне выпала священная доля, божественная миссия — стать но главе России. Принять на себя непомерное бремя власти. Понести Россию вперед, через великие испытания, невыносимые невзгоды, к неизбежной Русской Победе. Я, Император Полярной Звезды, сбережен божественным промыслом среди всех побоищ, всех иродовых избиений, чтобы в урочный час стать русским царем» — так думал он, переходя из отсека в отсек, опьяненный наркотическими испарениями лодки, стараясь не мешать ученым, офицерам, технологам, довершавшим приготовления к спуску.
Он думал, что здесь создавали не просто лодку. Здесь создавали Империю. Идея лодки родилась в Петербурге, уточнялась в Москве и Казани, обогащалась множеством идей и открытий, возникших в Сибири и на Дальнем Востоке. Ее элементы строились на Украине и в Белоруссии, доставлялись из Ташкента и Алма-Аты. Бесчисленные детали, от реакторов и турбин, до крохотных клапанов и миниатюрных вентилей стекались в лодку из тысяч предприятий, из заводов и институтов, где множество трудолюбивых умельцев, невидимых миру гениев дарили могучему кораблю свои таланты и жизни. Соединялись в громадный артельный труд, что под силу лишь великой стране. Ослабевшая, обездоленная, готовая было распасться, Россия вновь сжималась в дееспособную целостность. Обретала имперский смысл. Избирала себе Императора.
Он двигался вслед за директором, который открывал ему тайны подводного крейсера. Погружал в мегамашину войны. Вводил в реакторный отсек — эту фабрику энергии, скорости, мощи. Алексей, не знавший ничего, кроме жизни в захолустной провинции, вдруг оказался в средоточии знаний о «природе вещей», о «физике явлений», о психологии человека, включенного в гигантские процессы борьбы, в могучую стихию земли, в мерцание невидимых звезд. Он, будущий Император Российский, должен был знать оружие русской империи. Металлургию новейших сплавов. Механику сверхпрочных оболочек. Ядерную физику сверхновых реакторов. Технологию бесшумных винтов. Акустику дальнего обнаружения. Звездную навигацию и новейшие средства связи. Он перемещался в лодке, из отсека в отсек, с одного уровня на другой, поражаясь бессчетным элементам, сведенным в гармоничное единство. Верил, что у новой русской Империи есть флотоводцы, готовые к глобальной борьбе. Существует Генштаб, способный мыслить категориями мирового соперничества, заказавший поколение новых подводных крейсеров, — «плеяду русских царей». Сознавал, что эта грозная и изящная махина — есть инструмент дипломатии, которую ведут современные Горчаковы, отстаивая интересы России на всех континентах. Он, будущий русский царь, не останется одиноким, а будет окружен блистательным сонмом сподвижников — «птенцов гнезда Алексеева».
