— В Арктику направлены усилия современных мировых держав, Америки и Англии, Норвегии и Китая. Строятся ледоколы и подводные лодки. Развертываются наземные и подводные поселения. Формируются подразделения полярной морской пехоты. Завязывается огромный узел борьбы, экономической, политической и военной. Очень важно, чтобы наша экспансия на север получила свой выразительный образ, свою эмблему, своего харизматического героя.
— Но, повторяю, при чем здесь я?
— Не мне судить, Алексей Федорович, как сложится в ближайшие годы политическая система России, как будет выглядеть Государство Российское. Но что-то мне подсказывает, что в России может быть восстановлена монархия. Если бы вы, с вашей родословной, с вашей династической перспективой заявили себя как сторонника освоения Русского Севера, стали эмблемой русского арктического проекта, это в дальнейшем, послужило бы прекрасным стартом для вашего восхождения на престол. Русский народ нуждается в масштабной идее, в масштабном деянии, в масштабном лидере. Царская корона на вашей голове будет усыпана якутскими алмазами, засверкает голубыми полярными льдами, станет переливаться северным сиянием. Горностай — обитатель северной тундры — ляжет вам на плечи чудесной мантией.
Алексей с удивлением смотрел на соседа, в чьей технократической речи обнаружила себя романтическая поэтичность.
Вертолет пролетел над безлюдными перламутровыми лесами. Открылись просеки, дороги, поселки. Солнечный разлив реки с кварталами города. Речная дельта влилась в голубое туманное море. В иллюминаторе возникли стройные бруски заводских цехов. Геометрия промышленной зоны. Сгусток железнодорожных путей. Проблеск высоковольтных линий. Алексей увидел с небес пирсы с причаленными кораблями, их стальные грозные контуры, орудийные башни и рубки.
— «Севмаш», — гудел ему в ухо министр. — Любимое детище Сталина. Матка, родившая русский атомный флот.
Снижались, делали круг над заводом, опускались среди цехов. К вертолету торопились люди, придерживая шляпы, кепки и морские фуражки. Представлялись Алексею: Генеральный директор, Главный инженер, Начальник штаба Северного флота. И уже через несколько минут плотной группой, покинув сочный ветреный воздух, входили в жаркую духоту громогласного цеха.
— Здесь, Алексей Федорович, мы режем металл, создаем заготовки для корпусов будущих кораблей и подводных лодок. — Директор, маленький, широкоплечий, с бусинками синих поморских глаз, поддержал Алексея под локоть, чтобы тот не споткнулся о металлический, со сверкающей кромкой завиток.
Цех являл собой необъятное пространство. Размытые дали дымились тусклым железом. Над головой проносились тяжелые металлические тучи, из которых сыпались лучистые молнии, хлестали стальные дожди. Треск и раскатистый гром. Скрежет и свист. Колокольный гул и пронзительный визг. От какофонии содрогалось сердце. Будто великаны грохотали кузнечными молотками, кидали в чаны с водой раскаленные поковки. Синие сгустки плазмы — словно в черном железе раскрываются ярые очи. Искрящиеся кометы — ими швыряют друг в друга могучие исполины. Косматые летучие звезды сталкиваются, ударяются в стены, отекают красными и золотыми ручьями. Это напоминало светомузыку первых дней творенья. Казалось, что эти звуки и вспышки сопровождают не рожденье машин, а сотворение молодой земли из первородного огня и металла. Вся громада цеха находилась в постоянном движении. В высоте трепетали кипы стальных листов, точно страницы железной книги, которую читает незримый чтец. Проплывали громадные пустые цилиндры, в которых, как в окулярах, туманилась синяя даль. Надвигалась черная махина, будто обломок горы с пещерой, в которой пламенел жертвенный алый очаг. Полусферы и параболоиды, цилиндры и усеченные пирамиды — в цеху обитал невидимый геометр, доказывал теорему великих пространств, формулу неведомой жизни. Среди фигур и поверхностей мерещились образы кораблей. Рубка и ребристый отсек, заостренная корма и выпуклый нос. Все исчезало, превращалось в фиолетовый дым, в голубую зарницу, в слепящую молнию.
Алексей был ошеломлен. Перед ним государство являло свое могущество, жуткую красоту и непомерную волю. Оно обнаруживало себя как творчество, соединяющее материю, разум и дух. Воздействовало на слепую материю, превращая ее в бесконечные формы. Демонстрировало разум, направляя эти формы в мир, совершая с их помощью историческое действие. Было одухотворено, ибо уподобляло свои деяния божественной воле.
«Значит, мне уготовано место в этой стихии творчества? Мне надлежит направлять ход истории? Меня помещают в средоточие огня и железа?» — думал он, шагая по цеху.
В этом огне и металле, крохотные и почти незаметные, мелькали люди. В тесной застекленной кабине крана. У могучего пресса. Стойкой иглой, на которой трепетала серебристая бабочка сварки. Их слабые усилия, хрупкие прикосновения, умноженные усилиями и перемещениями машин, складывались в грандиозную мистерию. Чудовищной силы пресс выгибал толстенный лист, который мялся, как пластилин, воспроизводя изящный овал — будущий корпус лодки, выдерживающий мощь океана. Лазерный луч наносил на стальную плоскость эллипсы, окружности, прихотливые линии, будто закройщик готовился сшить стальной костюм исполину. Краны из противоположных оконечностей цеха, словно из разных частей Вселенной, мчались навстречу, как космические корабли, сближали громадные полуцилиндры. Опускали на платформу, стыковали отточенными зеркальными кромками. И вот уже крутились вдоль швов огненные клубки электросварки. Остывающий шов был похож на алые губы.
«Мне предназначено сочетать в себе бесчисленные усилия людей, чтобы выдавливать, выковывать, выкраивать новый образ Империи? Мне суждено продолжить строительство ковчега Государства Российского?» — он задавался вопросами, в которых уже заключался ответ.
Люди вначале были почти незаметны. Скрывались в железных нишах, прятались в металлических гнездах, таились в глухих катакомбах. Обнаруживали себя мгновенной вспышкой, мелькнувшей пластмассовой каской. Проступали, проявлялись, увеличивались в размерах. Превращались в великанов, перемещали по воздуху железные горы, лепили фантастические, непомерных размеров фигуры. Их совместный труд был грандиозен. Намерения и замыслы каждого складывались в громадный результат, выражавший смысл государства. Государство соединяло их не просто в бригады, артели и батальоны, а в организованный народ, способный одерживать великие победы, выдерживать непосильные несчастья, продлевать свое существование в истории.
«Мне предлагают возглавить народ, повести его чрез триумфы и испытания? Предлагают стать средоточием народной мечты и воли?»
Небывалые, вчера еще невозможные мысли являлись Алексею под угрюмую светомузыку цеха, где оркестр играл симфонию Русской Империи.
Они покинули цех и вышли в ветряную пустоту с блеском воды, кричащими чайками, на край замкнутой акватории, посреди которой высился рукотворный конический остров. Окруженная водой гигантская пирамида отливала сталью, мерцала в глубоких нишах голубоватыми и розовыми огнями, словно невидимые жрецы совершали мистический обряд.
— А это, Алексей Федорович, плавучая нефтедобывающая платформа. Мы строим ее по заказу Газпрома. Ее отбуксируют к Новой Земле, к подводному месторождению «Приразломное». Европа ждет не дождется, когда станем оттуда газ качать, — директор, поблескивал синими поморскими глазками, предлагая Алексею любоваться плавающим диковинным островом, над которым вились чайки, словно собирались устроить на нем свои гнездовья. — Вот говорят, «сырьевая экономика», «нефтяная игла». Дескать, на большее Россия не способна. А кто, спросите, кроме России, способен в условиях полярных льдов развернуть современную добывающую индустрию? Это, я вам скажу, все равно, что добывать нефть на Луне, сделать Луну обитаемой. Топором и мотыгой этого не достичь. Это требует космических технологий. Поэтому я и говорю, что современный помор — это космонавт. Платформу мы хоть и отбуксируем к Новой Земле, но, в сущности, отбуксируем на Луну. На ней работать и жить — все равно, что работать и жить в лунном городе.
