— Какие сны, любимая?
— Сплю и чувствую, что он светится во мне, как звездочка. Все больше, ярче. От него начинают расходиться круги, сиреневые, голубые, золотые. Он трепещет во мне и звучит. Я слышу волшебную музыку, вижу, как мой живот становится круглым, золотым, словно солнце. Наш сын золотой, как солнце, Царь-Солнце. Мы родим царевича, и он когда-нибудь займет трон в нашей солнечной русской Империи.
— А ты уверена, что это сын?
— Я была у врача. Сейчас существуют удивительные приборы, позволяющие на первой неделе беременности распознавать у зародыша пол. Мне показывали снимок. Это мальчик. Не просто мальчик, а крохотный портретик, с микроскопическим личиком, в котором, мне кажется, я угадала твои и мои черты.
— Боже мой, как у поэта Павла Васильева:
Дала мне мамаша тонкие руки,
А отец — тяжелую бровь.
Он вдруг вспомнил, как совсем недавно повторял эти строки в Тобольске, глядя в туманное старое зеркало. Рассматривал свои нахмуренные пушистые брови, припухлые губы. В нем волновались неясные переживания, сыновья нежность и печальное сострадание к умершим родителям, оставившим на его лице прикосновения своей любви. Теперь их безвременно канувшие жизни не растворятся в безвестности, а станут переливаться, отражаться в перламутровой капле еще не рожденного лица.
— Мне снился ужасный сон. Будто ты идешь по какой-то каменистой дороге, вокруг тебя голые черные горы, такие унылые, острые, как в сказках, где живут злые духи и находится Замок Зла. Ты идешь одинокий, усталый, и вдруг навстречу тебе летит ужасная птица, гриф или беркут. Огромные крылья с загнутыми маховыми перьями, желтый отточенный клюв, желтые чешуйчатые ноги с распущенными когтями. Летит прямо на тебя, сейчас вонзит в тебя когти. Я вижу желтизну его кривого клюва, злые оранжевые глаза. Бросаюсь вперед, кричу, отгоняю. Он рвет мои руки, но потом отворачивает и удаляется в горы. Вижу комья перьев на его ногах, желтую чешую, ленивые взмахи крыльев.
— Сон твой вещий. На нашу колонну напал самолет, собирался нас разбомбить. Но ты его отогнала.
— И еще один сон, той же ночью. Будто ты идешь по расплавленному свинцовому озеру, которое сверкает и плещет, выбрасывает тяжелые брызги, вздувает тусклые пузыри. Ты идешь босиком по кипящему свинцу, а в руках у тебя глиняный цветочный горшок, и из него вырастает чудесный цветок, алые лепестки, золотая сердцевина, узорные листья. Мне страшно, что ты уронишь цветок, не вынесешь ожогов свинца. Я кидаюсь тебе навстречу, кругом кипит металлическое озеро, но я успеваю принять от тебя цветок, и такое во мне счастье, такое облегчение.
— И этот твой сон вещий. Я нес цветок по площади в Цхинвали среди свинцового кипятка.
— Другие сны, которые я не запомнила. Повсюду ты, среди опасностей, сердце мое разрывается от тоски, и я стремлюсь к тебе на помощь.
— Должно быть, так же волновалась и тосковала царица, кода царь уехал на фронт, в Ставку.
— Ты мой Царь-Победитель. Вернулся с победой. В награду за твое мужество нам дарована чудесная поездка. И, быть может, в каком-нибудь изумительном петербургском соборе мы обвенчаемся.
Она погасила светильники, они остались среди черных зеркал, мягкого колыханья купе. Он отодвинул с ее висков густые теплые волосы. Целовал ее закрытые глаза, слышал, как вздрагивают веки, трепещут ресницы.
От ее обнаженного тела исходили округлые волны тепла и прохлады. Он видел ее не глазами, а губами, касаясь плеча, груди, ложбинки пупка, чувствуя щекочущую нежность лобка. Внезапно в окно влетел грохочущий огненный шар, пламенно ворвался в купе и начал метаться, раскалывая зеркала на тысячи ослепительных осколков. Испуганно он видел ее сверкающее, как серебряная статуя, тело, открытые, исступленные глаза, блеск зубов, летучее пламя рассыпанных волос. Встречный поезд промчался, затихая вдали, а в купе все еще летали по углам, меркли в зеркалах, осыпались невесомые завитки света.
И было чувство, что такое уже с ним случалось, между Читой и Иркутском, где он никогда не бывал.
Солнечным утром состав, преодолев ночную Россию, мягко и устало припал к перрону, над которым красовалась золоченая надпись «Петербург». Алексей и Марина, подхватив на плечи сумки, стали выходить, пропуская шумных нетерпеливых пассажиров. Когда покидали ступени вагона, перепрыгивая на перрон в синих лужицах дождя, вдруг громко, бравурно ударил оркестр. Музыканты в киверах, с серебряными ментиками и эполетами, раздували щеки, качали медными трубами, энергично двигали взад-вперед мундштуки фанфар, гремели начищенными, ахающими тарелками, колотили в гулкие барабаны.
— Марш лейб-гвардии Преображенского полка, — с видом знатока, воскликнул Алексей. — Кого же так встречают? — И в ту же минуту понял, что встречают их с Мариной.
Часть перрона была окружена дюжими охранниками. Отделяясь от красочных музыкантов и звериного вида телохранителей, к ним устремилась женщина — мэр Петербурга, великолепная, в васильковом облачении, Елизавета Петровна Королькова — жемчужное девичье лицо, белоснежная улыбка девственницы, античная, из золотистых прядей, прическа. Казалось, несколько салонов красоты и модных ателье трудилось всю ночь, чтобы утром хозяйка города предстала прекрасной, как Аврора. В руках ее был огромный букет белых роз, который она передала Марине:
— Мои дорогие, позвольте вас приветствовать в северной столице России, в имперском городе русского государства Санкт– Петербурге.— Запах роз мешался с запахом ее духов. Бирюзовое ожерелье и зелено-голубые клипсы из яшмы находились в чудесной гармонии с ее одеянием, и вся она, крепкая, костистая и жилистая внутри, снаружи блистала прелестью и молодой красотой. — Разрешите вам представить цвет нашей петербургской элиты. — Она подвела к Алексею сдобного, с мятной улыбкой мужчину, аттестовав его, как директора Эрмитажа, который готов показать гостям экспонаты императорской коллекции. Затем был представлен адмирал, моложавый, со свежим румянцем и красивой сединой в щегольских усах, — «начальник Кронштадта», как назвала его Королькова. — Он предоставит вам флагманский катер, а если надо, то и всю балтийскую эскадру, — пошутила она, и адмирал, понимая шутку, мягко улыбнулся. — Ну что, друзья, еще раз с прибытием. Наш Президент Артур Игнатович позвонил мне и просил оказать вам самое радушное гостеприимство. Что мы и делаем! — Она развела руками, на которых блеснули бриллианты, изумруды и топазы, как брызги этого царственного гостеприимства.
В черном, замшевом лимузине они отчалили от вокзала. Город плеснул им в лицо стеклянную струю проспекта, утреннюю толпу, несколько изумительных по красоте дворцов. Хозяйка посвящала их в приготовленную к их приезду программу.
— Сначала мы едем в гостиницу «Европейскую», где вы можете отдохнуть и позавтракать. Затем, на несколько часов, вы предоставлены самим себе, погуляйте по нашему замечательному городу. В час дня в Казанском соборе состоится ваше венчание. Настоятель собора отец Александр сочтет за честь совершить этот неповторимый обряд. Затем свадебная прогулка на катере по нашей петербургской Венеции, по каналам, с выходом на Неву. Катер причалит к Петропавловской крепости, где вы посетите усыпальницу Романовых. Вечером я присоединюсь к вам, и мы едем ужинать в Константиновский дворец, который, как знать, может стать резиденцией нового русского императора. На следующий день вы осматриваете Петергоф, Ораниенбаум и Царское Село. Какие-нибудь есть уточнения?
