– Какой?
– Шоколадку.
– Ну…
Я решила простимулировать ребенка.
– Вот что, Ваняша. Когда вернемся домой, я напишу тебе
список слов, которые говорить нельзя, и, если меня послушаешься, получишь на
Новый год железную дорогу. Сам выберешь в магазине, любую.
– Суперски, – взвизгнул мальчик и осекся. – Так можно?
– Пожалуйста, – милостиво кивнула я. Ваня замолчал, потом
ткнул пальцем в тетку, сидящую напротив.
– Вилка, глянь, у тетки шуба из леопарда. Женщина, одетая в
манто из синтетики, улыбнулась.
– Правильно, – ответила я, – это леопард.
– А у той тигр.
– Верно.
– У двери из овечки.
– Точно.
Господи, он что, никогда не молчит? Обрадованный собственным
умом, Ваняшка крутил головой в разные стороны и громко вещал:
– Опять леопард, овечка, кролик…
Люди улыбались. Потом мальчик притих. Я уже обрадовалась,
что ему надоело, но тут он вытянул вперед руку и указал не слишком чистым
пальцем на даму, на плечах которой красовалось мохнатое пальто ядовито-зеленого
цвета.
– А это из кого?
Чтобы отвязаться, я ответила:
– Понятия не имею.
– А я знаю, – заорал Ваняша, – из кикиморы болотной, из ё…
кикиморы!
Народ грохнул, Куприн покраснел, дама, наоборот, посинела и
весьма злобно прошипела:
– Лексикон у вашего сынишки весьма обширен. Впрочем, яблоко
от яблоньки…
Но тут поезд подкатил к нужной нам остановке, я вытолкала
Ваньку на перрон.
– Глагол ё… говорить нельзя, понял?
– Ё… не глагол, – влез Куприн, – а, на мой взгляд,
прилагательное. Я обозлилась.
– Какая разница! Нельзя, и все!
Глава 12
В поликлинике оказалась очередь. Ванька начал сновать между
креслами, задевая подлокотники. Люди вздрагивали. Потом мальчишка придумал иную
забаву. Он разбегался и с диким визгом скользил по кафельному полу. Издавая
оглушительный звук, Ваняша ухитрялся перекрывать неумолчный вой бормашин и
вопли висящего под потолком телевизора. У меня заболела голова. Старуха с
раздутой щекой, сидевшая через два стула от Куприна, недовольно поморщилась:
– Зачем ребенка с собой притащили? И так тошно, а тут он
мельтешит. Я промолчала.
– Наверное, оставить не с кем, – ответила девушка, стоявшая
у двери в кабинет.
– Один посидит, – ринулась в бой бабка, в силу возраста
ненавидящая всех здоровых, веселых и счастливых, – эка беда! Нас родители с
года бросали, и в поле. Так мы и избу убирали, и коров доили, и щи варили! Я
замуж выходила – все умела, а нонешние! Тьфу, только ноют: «Баба, купи
конфетку». Накось выкуси! У меня-то не было ничего, и тебе не дам!
– Поэтому вы такая злая, – вздохнула девушка, – понятно,
комплекс нереализованных желаний!
– Сама ты проститутка! – обиделась ничего не понявшая бабка.
– Одела юбку по самую не хочу и стоит, сесть боится!
– Идите вперед меня, – предложила нам девушка, когда из
кабинета вышел пациент, – что мальчишку мучить.
Я быстро втащила Куприна внутрь и всунула в кресло. Бледный
до синевы, муж уставился на аккуратно разложенные никелированные железки и
стиснул покрепче зубы. Врач, милая женщина лет тридцати пяти, сказала мне
усталым голосом:
– Лучше в коридоре подождите, мужчины при женах всегда
капризничают.
Я пошла к двери, слушая, как она приговаривает:
– Ну, ну, откроем ротик, только посмотрю, вот, видите, руки
без инструментов. Дергаться не надо, вас плотно привязали, мы мужчин всегда к
креслу привязываем, деваться некуда…
В коридоре продолжали ругаться девушка и бабка. Ванька
нарезал круги по залу. Его круглая смышленая мордашка была до ушей перемазана
шоколадом. Кто-то угостил ребятенка конфетами. Я втиснулась в кресло и
попыталась отключиться. Время тянулось, словно скучный урок, каждая минута
превращалась в час. Наконец дверь приотворилась, и высунулась медсестра.
– Следующий!
– Ты их пропустила, – взвилась бабка, – ступай взад.
– Сама туда иди!
– Проститутка!
– Старая карга, чего сюда заявилась?
– Зубы лечить, – неожиданно мирно ответила старуха.
– Зачем они тебе, злыдня, манную кашу жевать? – хихикнула
девушка и проскользнула в кабинет.
– А где мой муж? – удивилась я. – Он не выходил.
– На топчанчике лежит, – насмешливо пояснила медсестра, – в
обморок упал. Ему Нинель Митрофановна укольчик сделала, чтобы зуб вырвать, а он
и грохнулся после этого! Да не волнуйтесь, у нас мужики частенько чувств
лишаются. Слабые они очень, нежные, не то что бабы. Нам аборт без наркоза –
тьфу!
Не слушая глупые речи, я отпихнула ее и вбежала в кабинет.
Куприн цвета обезжиренного молока полулежал на кушетке.
– Тебе плохо!!!
– Ужасно, – прошептал муж, потом поднес руку к губам и в
страхе воскликнул: – Ой, кровь идет!
– Естественно, – успокоила его докторица, – зуб я все же
успела удалить.
– Кровь течет, – затравленно повторил муж, вновь устраиваясь
на кушетке.
– Потом перестанет.
– Я умру.
– Вы боитесь крови? Кем работаете? – спросила врач.
– Он служит в милиции, – ответила я, – и ничего не боится!
– О господи, – вздохнула медсестра, – вечно одно и то же!
Будешь жить!
– Нет, мне очень плохо, – прошептал Олег, – ноги дрожат,
руки не слушаются, спина онемела… Отвезите в больницу.
– Лена, дай ему нашатырь, – приказала врач, потом
повернулась ко мне. – Уводите супруга.
– Но ему плохо!
– Это от страха. Будет лежать здесь – еще хуже станет, а на
улице в себя придет.
Сгибаясь под тяжестью стокилограммового Олега, я выволокла
его в коридор и крикнула:
