Посмотрев на часы, висевшие в его «кабинете» — выгороженном фанерой пространстве возле входа, размером полтора на два метра и без потолка, — Ковальчук достал из кармана синего рабочего халата мобильный и снова, в который уже раз, позвонил Артуру.
— В пробке на Волгоградке стою, — доложил компаньон и соучастник. — Плотно так стою, это на час, не меньше.
— Я тебя дождусь, — пообещал Ковальчук. — Ты, главное, сегодня приедь, а то…
— Еду же, еду! — раздраженно воскликнул Артур. — Слушай, а сгущенки у тебя сегодня никак не будет? Сделай хотя бы пять коробок, а? Я на тебя надеялся, не заказал…
— Не будет! — отрезал Ковальчук. — В другой раз.
Надеялся он, не заказал. Скажи уж честно — хотел сэкономить, взять за полцены. Вообще-то паллеты со сгущенным молоком на складе были, причем с самым лучшим, рогачевским, которое Артур брал охотнее всего, потому что у него эту сгущенку, в свою очередь, охотнее всего брали покупатели, но Ковальчук никогда не трогал паллеты, которые еще не шли на отгрузку. «Отщипнул» немного и сразу отгрузил — это совсем не то, что «отщипнул» и оставил стоять на складе. Шалости кладовщиков всем известны, и время от времени паллеты снимаются со стеллажей и инвентаризируются. Как положено, инвентаризируются — весь товар пересчитывается. Если обнаружится недостача, то можно запросто погореть. И возместить заставят, и с работы выпрут с пятном в трудовой книжке. А отгрузил так отгрузил, как говорится: «С глаз долой — из сердца вон». При чем тут Ковальчук? Ковальчук с момента отгрузки товара никакой ответственности за него не несет, у Ковальчука своих дел хватает. Может, это водитель по дороге распотрошил пару-тройку паллет и завез украденное куда-нибудь. Пломба? Ах, не смешите меня вашей пломбой! Разве трудно дубликат пломбира сделать? А у некоторых мастаков петли, в которые продевается проволочка, так хитро устроены, что их можно снять вместе с пломбой и так же на место поставить. Если секрет знать, конечно.
Крал Ковальчук с умом — коробки брал из середины паллет, чтобы не бросалось в глаза, после «вскрытия» заново обматывал паллеты пленкой, старался «обрабатывать» только крупные партии, желательно те, которые шли в другие города. Как говорится, береженого и Бог бережет, а не береженого конвой стережет. Ну его, этот конвой, не к ночи будь помянут… В далеком девяносто шестом году Ковальчук провел три недели в Матросской Тишине по совершенно пустяковому и к тому же так и не доказанному обвинению. Вроде бы недолгий срок — три недели, не год и даже не месяц, а впечатлений на всю оставшуюся жизнь хватило. Выйдя на свободу, он «завязал» со скупкой краденого (впрочем, ему особенно и не несли больше, считали, что раз вышел так скоро и совершенно «чистым», то значит — стукач) и устроился на склад. Не на этот, на котором сейчас работал, а на водочный, в Мытищах. Склад был в своем роде уникальным, не склад, а перевалочная база всего паленого алкоголя, изготовляемого в Подмосковье. Раз в полгода склад исправно горел, подожженный доверенными сотрудниками (товара в эти дни почти не оставалось), а после того как огонь уничтожал все следы-концы, возобновлял работу. Потом был склад «левой» бытовой техники, после него склад кожаных изделий, не переживший закрытия Черкизовского рынка, ну а оттуда Ковальчук пришел сюда, на складской комплекс «Верни», на спокойную работу. Не ахти что, на спокойных работах много не платят, но в целом нормально. Жить можно, если не зевать, то полтинник «приварка» в месяц выйдет непременно. А то и больше. Перед Новым годом выходило чуть ли не втрое больше — до ста пятидесяти тысяч. Можно было бы и до двухсот дотянуть, но тогда пришлось бы наглеть и подставляться, а этого Ковальчук не любил. Спокойствие он ценил если не дороже денег, то примерно наравне с ними.
В ожидании Артура Ковальчук сидел в «кабинете» и неторопливо просматривал накладные за последнюю неделю — все ли с ними в порядке и все ли они на месте. Он знал, что все в порядке, потому что работал очень аккуратно и четко, но лишний раз убедиться не помешает. Подшил в спешке не туда — полчаса начальственного разноса обеспечено. Начальник склада Погорелов любил поорать и не упускал ни одной возможности сделать это. Совсем как китаец. Ковальчук где-то читал, что в Китае начальникам просто положено орать на подчиненных, так они обозначают свою власть и попутно дают понять окружающим, что у них все в порядке в смысле секса. Чем громче голос, тем лучше стоит. Какая-то правда в этом есть, Погорелов ни одной мало-мальски симпатичной бабы не пропускает, и они к нему так и льнут, так и льнут. Непонятно только, что они такого в нем находят — не красавец, прижимист, грубиян. Правда — балабол, кого хочешь заговорит. Навешает на уши разноцветной лапши, и дело сделано.
Отсек, в котором находился склад Ковальчука, вечером затихал, круглосуточно здесь никто не работал, поэтому шаги Ковальчук услышал секунд за двадцать до того, как убийца появился на складе. Сначала Ковальчук подумал, что это идет Артур, но, прислушавшись, понял, что ошибся — не тот темп, как говорят музыканты. Вечно торопящийся компаньон ходил быстрым-быстрым шагом, а этот шел уверенно-неторопливо. Явно, кто-то из своих, скорее всего дежурный охранник. Небось шел по главному коридору, углядел, что на двери одного из складов не висит замок, и решил проверить…
Для Ковальчука убийца припас капроновую веревку, но по дороге на склад увидел валявшийся в коридоре обрывок электрического провода и решил испробовать его в деле. Веревкой ему уже приходилось душить, а проводом — нет. Интересно будет сравнить ощущения. Убийца очень любил пробовать, сравнивать и делать выводы, а потом на основе этих выводов строить теории. Единство эмпирического и теоретического уровней научного познания. Оглядевшись по сторонам, убийца надел резиновые медицинские перчатки, подобрал провод и сунул его в карман халата. Руки в перчатках тоже спрятал в карманах. Ничего особенного, ничего удивительного, все знали за ним такую привычку — держать руки в карманах.
Ковальчук должен был стать последней жертвой. Во всяком случае — на сегодняшний день. В отдаленном будущем убийца планировал избавиться и от своей жены, но там в любом случае все должно было выглядеть как самоубийство, а не как проделки Чокнутого Повара.
Последний бой — он трудный самый, под конец непременно случается что-то непредвиденное, все подлянки судьба непременно оставляет напоследок. К тому же появилось какое-то предчувствие, смутное, тревожное, неопределенное. Поэтому убийца был напряжен больше обычного.
Из-за этого самого напряжения и удар получился не таким сильным, как требовалось. Ковальчук упал, но не отключился, пришлось ударить его ногой в голову. Нога — не рука, силы в ней больше, да и напряжение куда-то исчезло, поэтому на этот раз жертва потеряла сознание.
Провод оказался удобнее веревки, так, во всяком случае, решил убийца. Задушив Ковальчука, он достал из кармана брюк два небольших пакета — с черным перцем и с чесночной солью. Надорвал, высыпал содержимое на труп, убрал пустые пакеты обратно в брючный карман, бросил на пол лист из кулинарной книги и ушел таким же неторопливым шагом, каким и пришел. Перчатки он снял в коридоре и тоже убрал в карман брюк, только не в тот, где лежали пустые пакетики из-под соли и перца, а в другой.
