Шофер вынул из багажника чемодан, выдернул ручку на всю длину, застыл.
Расплачиваться Надежда Прохоровна не торопилась. А ну как от ворот поворот? Матрена женщина своенравная, на язык острая…
А ну их, страхи эти! На могилку к Васе все равно сходить надо! Приютит кто-нибудь из соседей.
Бабушка Надя достала из кошелька три рыжие бумажки, протянула их таксисту…
Из-за дома, на лай собачонки, появилась Матрена Пантелеевна. В карамельно-розовых китайских шлепанцах с закрытыми носами, в полосатом костюме (по большому счету — пижаме) того же производства, в белом ситцевом платочке.
Несколько лет назад увидела Надежда Прохоровна по телевизору фотографию подружки английского лорда Чарльза — Камиллу Паркер-Боулз и прямо-таки остолбенела. С экрана телевизора улыбалась сестра Василия Губкина — Матрена из деревни Парамоново! Ну просто копия! Причеши немножко по-другому, глаза-губы подмалюй и на конкурс двойников — призы рубить.
Так что, человек с хорошим воображением вполне может представить выходящую из-за избы Камиллу Паркер в полосатой пижаме с Микки-Маусом во весь живот и ярких шлепанцах, напоминающих формой деревянные голландские башмаки-кломпы.
Матрена сощурила глаза, присмотрелась: кто это с форсом на такси к ее дому подкатил?..
Городская какая-то… Носочки, шляпка, сумочку возле груди тискает…
Охнула. Ладони к сердцу прижала:
— Надька… Ты?! — и, спотыкаясь о беснующуюся в ногах собачку, побежала к калитке. — Замолчь, Полкан!
Таксист оформил прощальным клаксоном звуковой фон сердечной встречи. Гудку заливисто вторил Полкан, родственницы общались придушенным волнением шепотом.
— Надька, глазам не верю — ты! Все утро тебя вспоминала, подумала — привиделась ты мне! — всхлипнула, ткнулась влажной потной щекой в шею невестки.
— Здравствуй, здравствуй, Матренушка… — Обычно сдержанная Надежда Прохоровна была готова разрыдаться от переизбытка чувств.
— Не чаяла и свидеться, — всхлипнула золовка. — Ну, пойдем в дом. — Поднялась на крыльцо, обернулась к гостье и недоуменно покачала головой. — Все утро только о тебе и думала, и надо же — приехала… — Удивленно разглядывая Надежду Прохоровну, взялась за дверную ручку, потянула. — Ах, бестолковка! Заперла ведь дом!
Удивленная в свою очередь, Надежда Прохоровна смотрела, как странно долго разыскивает Матрена ключи от врезного замка: раньше, когда ходили за дом на огород, дверей в деревне не запирали. Не хоронились.
Да и сейчас, по всей видимости, навык еще не наработан: Матрена никак не могла вспомнить, куда положила ключ, хмурилась, губами шевелила.
Потом нашарила его за притолокой и на конец-то распахнула дверь:
— Входи, Надежда. Сейчас чай поставлю, попозже баньку затоплю…
Прохладные полутемные сени навсегда пропахли немного больничным яблочным духом. В углу, на привычном месте, стоял большой алюминиевый бидон с колодезной водой, поверх его крышки лежал все тот же щербатый эмалированный ковшик со вставленной в полую ручку длинной деревяшкой.
За годы деревянная часть ручки отполировалась до полной гладкости, Надежда Прохоровна подцепила со дна бидона немного голубоватой парамоновской воды, напилась и…
Словно в прошлое вернулась! Помолодела лет на двадцать. Яблочный запах, вкус воды изнутри, до самого нутра, пробили! Память хлынула на голову тяжелым водопадом… Свекор с гружеными саночками тащит бидон от колодца, Аграфена Васильевна громко уговаривает корову не баловать на дойке, все сени сапогами и валенками заставлены — гости в дом приехали…
Едва не ударившись о низкую притолоку толстенной двери — сколько они с Васей шишек тут набили, помнится! — Надежда Прохоровна вошла в чистенькую светлую горницу, замерла у порога, чувствуя, как бьется в горле удушающий комок пульса… Огляделась сквозь подступившие слезы.
Изнутри дом как будто съежился. Навис потолком, сдвинулся стенами…
Бежевые в розовый цветочек обои немного засидели мухи по углам. Со старых пожелтевших фотографий неулыбчиво и строго смотрят свекор со свекровью — не просили прошлые фотографы молодую пару улыбнуться вылетевшей «птичке» или сказать «чи-и-из», как нынче принято. В каждой российской избе висят на стенах такие чинные фотопортреты неулыбчивых родителей, серьезных бабушек, степенных дедов в военной форме…
Надежда Прохоровна нашарила в сумочке очки, нацепила их на нос и подошла к цветной мешанине фотокарточек детей и внуков Матрены…
Елена… Дима… Сын улыбается, опираясь на броню могучего танка, Надежда Прохоровна присмотрелась к погонам — лейтенант еще… Сейчас, поди, полковник… Дочь Елена держит на руках годовалого щекастого карапуза — внук…
— Надь! — раздался голос Матрены. Золовка суетилась за фанерной перегородкой, отгораживающей кухню от комнаты, ставила на плиту чайник, метала припасы из холодильника. — Ты чемодан-то в Еленкину комнату определи! Там кровать чистая, комната прибранная…
Прибранная. Видать, ждет мать детей в гости каждую минутку, любую пылинку в их комнатках сдувает…
Надежда Прохоровна вернулась в сени, высоко подняла чемодан и, не касаясь его колесиками чистых половиков, пронесла до узкой девичьей светелки с панцирной кроватью, украшенной горкой мягчайших подушек под кружевной накидкой. Поставила чемодан под полированный письменный стол Елены Ковригиной. Огляделась — отличница и родительская гордость Леночка улыбалась гостье с большой школьной фотографии. На груди отличницы сверкает эмалью комсомольский значок, два пышных белых банта украшают аккуратную русую головку…
Дал Господь Матрене деток. Не поскупился на радость. Дима танковое училище окончил, Еленка на учительницу выучилась…
Надежда Прохоровна достала из чемодана пакет с гостинцами и вернулась в горницу. Походя бросила взгляд на безукоризненно заправленную Матренину постель в углу под окошком и зацепилась взглядом за молоток, лежащий на стуле в изголовье кровати.
Удивилась. Аккуратистка Матрена гвоздь вбивала и забыла инструмент прибрать?
Потом вспомнила запертую входную дверь — это днем-то, когда сама в огороде?! — нахмурилась и пошла на звон посуды к кухне.
Матрена заварила чайник и щедрыми ломтями нарезала колбасу.
— Какая же ты молодец, Надька, что приехала! — говорила и ласково щурилась. — Прям сказать не могу — какая молодец! Тыщу лет не виделись! Неси чашки в горницу, чай поспел.
Надежда Прохоровна взяла две большие чашки в алых маках, но из кухни не ушла, постояла немного и все же задала вопрос, мучивший ее последние минуты:
— Матрен, а что — в деревне не спокойно? Шалят?..
Большущий острый нож промахнулся мимо батона полукопченой колбасы, золовка подняла на гостью округлившиеся глаза…
— А ты откуда знаешь? — выговорила едва слышно и, замерев в удивлении, разглядывая невестку округлившимися глазами, прижала руку с ножом под грудью. — Сказал уже кто-то?!
