У бабы Нади сложилось впечатление, что в семье Сычей не все свято верили в непричастность к злодейству зятя. Кое-кто (скорее всего, полногрудая краснощекая теща) подозревал и сомневался. Но до поры помалкивал. Приберегал как контраргумент в обязательном противостоянии отцов и деток.
А Дениска недоверие это чувствовал. На добродушие и забывчивость тещи рассчитывал не слишком. Вот и выплясывал теперь в разорванной рубахе.
Теща Татьяна Валерьевна скривила лицо, поздравлять зятя не стала и потопала к улице. Отставной прапорщик солидно пожал оправданному Дениске руку:
— Я всегда тебе, парень, верил.
На душе у бабы Нади запорхали бабочки. Как приятно, когда на твоих глазах, твоими, можно сказать, усилиями восстанавливается мир в семье! Маринка висла на ободранном мужнином плече, счастливо улыбаясь, тесть-фермер доброжелательно на молодежь поглядывал, баба Галя благожелательно жмурилась.
— Это дело надо отметить! — провозгласил оправданный Дениска и, задрав палец вверх, прислушался. — О! Зулька затявкала. Значит, тетя Таня печную заслонку отодвинула. — И, смешно морща конопатый нос, объяснил Надежде Прохоровне: — У Зульки условный рефлекс на отодвигание печной заслонки. Знает собачина, что кое-что вкусненькое из печки достали и ей косточки перепадут. Пойдемте к нам, Надежда Прохоровна, тетя Таня с вечера на всю ночь в печку чугунок с бараниной поставила — томиться, сейчас достанет — вкуснотища-а-а! Пойдемте, в городе такого не попробуете! Она баранину с луковицами, с морковками и травками делает…
Счастливая Маринка не сводила с мужа сияющих глаз, довольный прапорщик басил «Пойдемте, пойдемте, и Матрену с Карпычем позовем, работы все равно сегодня не будет», Надежда Прохоровна стояла под окошком Феди и не могла сдвинуться с места.
«Условный рефлекс», «собаки», «академик»… Павлов!
Разве можно быть такой бестолковой?! Вчера у «санатория» все разгадки были сказаны! Как можно было не соединить слова в единую цепочку, ведущую к дому в глубине улицы?!
Раззява.
Ушибленная догадкой, баба Надя развернулась и, ни слова не говоря сельчанам, медленно потопала к калитке, настолько погруженная в мысли, что не сразу расслышала удивленный возглас Дениса:
— Надежда Прохоровна, вы куда?
— А? — обернулась бабушка Губкина. — К Павлову.
— Зачем?! — Широкая ладонь Дениса стискивала мягкое женино плечо, радость просто распирала говорливого конопатого парня.
— Так это… надо. И кстати… не мог бы ты, Дениска, со мной дотуда прогуляться…
— Поговорить хотите со мной о чем-то? — сразу напрягся только что оправданный прапорщиков зять, сдвинул к переносице рыжеватые брови.
— Не беспокойся, с тобой вопрос решен, — успокоила Надежда Прохоровна. — Просто компанию составь, пожалуйста. Минут на несколько.
— Хорошо, — расслабился Денис. Нежно похлопал жену пониже широкой спины и отправился вслед за задумчивой московской бабушкой.
Высокие ворота коричневого дома стояли крепко запертые. По тщательно выкошенной полянке перед забором прогуливались чужие куры. Надежда Прохоровна уверенно нажала на кнопочку звонка. За спиной ее беспечно прохаживался прапорщиков зять, приглашенный на прогулку в качестве охраны «на всякий случай», давить на кнопочку пришлось еще два раза, пока калитка в воротах не приоткрылась и не показался застегнутый на все пуговицы Герман Аркадьевич.
Рубашку он, судя по наполовину просунутой в верхнюю петельку пуговке, застегнул только что, услышав звонок от двери. Иначе уже давно обязательно выскочила бы пуговица при малейшем движении…
Все это Надежда Прохоровна отметила совершенно автоматически: Черный смотрел на гостей неулыбчиво и строго, не раскрывая дверцу шире, чем это необходимо для слабого кивка лобастой головы.
— Добрый день, чему обязан?
Надежда Прохоровна посмотрела на прохладно настроенного хозяина и, недолго думая, «включила Софью Тихоновну». (Тут следует объяснить, что стародавняя подружка бабы Нади — дворянка и просто хорошо воспитанная дама — умела одним только величественным взглядом приводить в чувство невежественных людей. Умела Софа эдак вот взглянуть на зарвавшегося невежу и сразу показать, что ей грубить не стоит.)
Сыщица сухо поздоровалась с Павловым и, несколько невежливо отвернувшись от него, проговорила зятю фермера:
— Спасибо, Денис. Можете идти.
Дениска сконфуженно кивнул соседу и, оглядываясь на странную парочку — чудаковатого Черного и хитроумную москвичку, пошел по тропинке к улице.
Надежда Прохоровна проводила его взглядом и повернулась к Павлову:
— Нам надо поговорить, Герман Аркадьевич.
Павлов смутился — «Софа сработала» на всю катушку! — посторонился, пропуская гостью во двор, и захлопнул дверь.
Надежда Прохоровна вошла в соседские владения полководцем, ожидающим преподношения ключей от завоеванного города.
Во внутреннем дворике ничто не изменилось. Две перевернутые трехлитровые банки по-прежнему пылились на штакетнике крошечного палисадника под окнами, сосед Матрены все так же не желал пускать гостей в свой дом. Смотрел на бабу Надю отчужденно, к разговорам не располагающе.
Надежда Прохоровна усмехнулась:
— Ну что, Академик, пришла пора потолковать о приматах.
Узкие «чекистские» глаза деревенского отшельника слегка расширились, но в них мелькнул совсем не страх. Скорее, досада проскочила в зеленоватых радужках. Досада и расстройство человека, встретившего на пути немного огорчительное, досужее препятствие.
Пока «академик» не опомнился, Надежда Прохоровна высоко вздернула подбородок:
— Может быть, пригласите в дом?
Павлов огорченно цыкнул зубом, наклонил голову набок, оглядывая бабушку в нарядном платье, и решился. Взошел на крыльцо, распахнул толстую, обитую железом дверь и несколько ернически поклонился:
— Прошу!
От наклонного движения головы верхняя пуговица черной рубашки выскочила из петельки, в раскрытом вороте показалась стянутая, сморщенная старым ожогом кожа.
Бедняга.
Надежда Прохоровна вначале собралась бочком протиснуться мимо стоявшего в дверях хозяина, но вспомнила, что сейчас она немного «Софа», и прошла в дверь невозмутимой походкой аристократки старой закалки.
Сени дома Павлова ничего особенного собой не представляли: традиционный бидон с водой, пустые ящики под урожай яблок и слив — в верхнем ящике еще сохранились прошлогодние пожухлые листочки, обычный набор обуви на полу и верхней одежды на крючках…
«Академик» обогнал гостью у порога внутренней двери, галантно распахнул ее:
— Прошу.
С плохо скрываемым любопытством Надежда Прохоровна перешагнула высокий порог… И как будто очутилась в дальней комнате своей московской квартиры в гостях у соседа — профессора Соловьева. Острейшее чувство дежавю накатило на бабушку Губкину. Комната оказалась так похожа на жилище ученого соседа даже в мелочах, что баба Надя растерялась.
