– Некоторые люди кладут ценности в пакет и засовывают в
припасы. Олег рассказывал, что теперь домушники первым делом лезут в
морозильники и кухонные шкафчики. Раньше народ дорогие вещи в белье засовывал,
а теперь в продукты.
Ритка продолжала всхлипывать.
– Делать что?
– Убирать. Надо выяснить, что пропало.
– Бедная я, бедная, – застонала Ритуся, – ну за что мне
такая беда? Это же неделю разбираться!
– Сначала в милицию позвони!
Рита принялась покорно нажимать на кнопки, но в отделении
было все время занято. Милиция находится в соседнем доме, буквально в пяти
шагах, и я предложила:
– Лучше сбегай, быстрей получится!
Рита пробурчала:
– Мне краситься надо, вон вся тушь стекла, может, ты
сходишь?
Но я проявила твердость:
– Кого обокрали? У меня заявление не примут, давай, ступай
живей, можешь не макияжиться, не на конкурс красоты идешь. А я пока крупу хоть
замету.
Рита ушла. Я принялась собирать пшено, гречку и рис.
Внезапно зазвонил телефон. Трубки не было видно. Впрочем, в таком бардаке
неудивительно потерять все. Раздался щелчок и голос Жоры:
– Привет, вы позвонили в квартиру Радько, сейчас никто не
может подойти, оставьте сообщение после звукового сигнала.
Повисла пауза, потом раздалось резкое пиканье и чужая, какая-то
сдавленная речь:
– Кинуть решил? Не пришел к Лариске? Ну это ты зря. Имей в
виду, будет хуже, сам виноват. Верни дискету, срок до завтра. Если в полдень ее
у меня не будет, лучше бы тебе не родиться. Квартиру-то отмой.
Я выронила совок, на который старательно заметала
рассыпанное, и бросилась к автоответчику. Надо немедленно вытащить из него
кассету и срочно ехать к Жоре в Склифосовского. Парень заставил меня
поклясться, что я ничего не расскажу Рите, не хочется его подводить, но он
должен знать про угрозу. Где-то тут находится кнопочка, нажмешь на нее – и
выскакивает крохотная кассета, во всяком случае, у нас это так происходит.
Сверху на аппарате виднелись две клавиши. Я ткнула в правую. В автоответчике
зашуршало, затем раздалось бесстрастное:
– Память свободна.
От злости я чуть не шваркнула идиотский телефон об пол. Надо
же, стерла сообщение.
Сразу уйти мне не удалось. Пришлось дожидаться Риту, а потом
выкручиваться из ее цепких пальцев.
– Ага, обещала помочь, а сама! – зудела соседка.
– Вечером приду.
– Так уже полдевятого.
– Значит, завтра.
– Вот, вечно так! Мне тут одной ковыряться, да еще с ментами
разговаривать! Сейчас приедут. Между прочим, спина болит, прямо отваливается!
Последние слова Ритка произнесла с глубокой обидой в голосе.
Я хотела было напомнить ей, что мы не такие уж близкие подруги, чтобы
предъявлять мне претензии, но неожиданно сказала другое:
– Ты попроси Нинку из двенадцатой квартиры, она у людей полы
моет, поможет тебе, уберет хоромы.
– Ага, так ей денег дать надо! Небось пятьдесят рублей
возьмет. Видишь, какая ты! Откуда у меня такие средства! Думала, ты поможешь.
Ну куда бежишь? Ночь на дворе. Кстати, где твой Олег?
Я молча вытащила из кошелька голубую бумажку и протянула
противной бабе.
– На, в качестве спонсорской помощи.
– А сотни не будет?
– Нет, только пятьдесят, не хочешь – не бери.
– Давай, – резко ответила Ритка и вырвала у меня из пальцев
купюру, – мало, конечно, да ладно.
К Институту Склифосовского я добралась около десяти вечера.
Естественно, центральный вход был закрыт. На звонок выглянул секьюрити, окинул
меня холодным взглядом и отрезал:
– Куда рвешься? Больные спят, посещения закончились.
– Пустите, пожалуйста, только с работы еду.
– Не положено.
Наверное, следовало сунуть ему рублей сто, но Ритка
основательно опустошила мой кошелек, поэтому я решила проникнуть внутрь
бесплатно.
– Сделайте одолжение…
– Идите домой.
Я еще поныла несколько минут, но охранник был спокоен, как
удав, и неприступен, словно иная галактика.
– Сказано – нет, значит, нет.
Внезапно дверь распахнулась, с улицы вбежала пара. Молодой
мужчина и женщина лет сорока, они что-то показали дежурному, и тот не стал их
останавливать.
– Ага, вон этих пустил…
– У этих пропуск на посещение в любое время.
– Где такой берут, я тоже хочу.
Охранник вздохнул.
– Дура ты, не дай бог эту бумажку от врача получить.
– Почему?
– Сама подумай, в каком случае ночью в больницу пускают!
Вымолвив последнюю фразу, он буквально вытолкал меня на
улицу. Я спустилась по ступенькам и стала огибать большое здание. Сам дурак.
Любая больница, кроме, пожалуй, косметической лечебницы, не бывает никогда
закрыта полностью, а уж Институт Склифосовского тем более. Как, скажите на
милость, сюда попадают больные, а? Правильно, через приемное отделение. Вот там
и дверь открыта, и народа полно.
Возле пандуса, по которому въезжали машины с красным крестом,
и впрямь оказался незапертый подъезд. Правда, у двери стоял охранник, тоже
бдительно поинтересовавшийся:
– Вы куда?
Я сделала тревожное лицо:
– Маму сюда привезла только что, а я полис в машине забыла,
вот, бегала за документом.
Охранник потерял ко мне всякий интерес, и я спокойно прошла
внутрь.
По обе стороны длинного коридора шли двери, тут и там сидели
и лежали люди, их было довольно много, никто не остановил меня, когда я вошла в
большой грузовой лифт, куда только что втолкнули каталку с несчастным парнем со
свежим гипсом на ноге.
В отделении стояла тишина. Больных не было видно, на посту
тосковала медсестра, читавшая журнал.
– Подскажите, Радько в какой палате?
– Посещения закончены.
Я оперлась на высокий прилавок и вздохнула.
