Страшное подозрение закралось в мою голову. Я нашла на самом
краю раковины несколько крупинок, поднесла к ним палец, а потом лизнула его…
Так, сода. А крупные кусочки поразили меня кислым вкусом. Понятно, лимонная
кислота. Значит, милейшая Валечка посыпала больную спину Олега не детской
присыпкой. Нет, в симпатичной белой коробочке с надписью «Джонсон и Джонсон»
лежала смесь питьевой соды и лимонной кислоты. Вот дрянь, то-то она натянула
перчатки, не хотела повредить себе руки! Набросала на моего супруга то, что во
всех кулинарных книгах именуется «порошком для выпечки», и принялась втирать
его в несчастного. Как все крупные мужчины, Куприн легко потеет, а что
происходит, когда «коктейль» из соды и кислоты вступает в контакт с жидкостью?
Правильно, это знает любая женщина, хоть раз выпекавшая кекс, начинается бурная
химическая реакция, для которой характерно шипение и выделение некоей
пузырящейся субстанции. Вот только я никак не вспомню, хоть и имела в школе по
химии твердую пятерку, что там в результате образуется? Ну да черт с ней, с
химией, важно одно, нас обманули. Валечка самая настоящая мошенница.
Утром я спросила у Сени:
– И какой гонорар взяла элитная массажистка?
– Триста долларов, – ответил Семен.
Я хмыкнула и рассказала ему про свое открытие.
– Ну, Козлов, – вскипел приятель, – ну, сволочь, погоди.
– Говорил же, надо диклофенак колоть! – вмешался Филя.
Сеня треснул кулаком по столу:
– Убью дрянь!
Томочка погладила его по плечу:
– Ладно тебе, с каждым случается!
– Но не со мной, – злился Сеня, – меня не обманывают.
– Обманывают всех, – заявила я, – вопрос теперь в том, как
поступить с Олегом!
– Врача искать, – отозвался Филя, – нормального
невропатолога, диклофенак колоть, согревающие мази, пояс из собачьей шерсти еще
хорошо.
– Ясно, – сказала я и пошла в спальню.
Измученный муж крепко спал. Юрка, убежав на работу, пообещал
сказать начальству о болезни Олега. Я послушала тихое сопение супруга, взяла
телефонную книжку и соединилась с Ритой Громовой.
Риточка – медсестра, работает в больнице и знакома с кучей
разных специалистов.
Через десять минут все утряслось.
– Приезжай к полудню в клинику на Костинском валу, –
тарахтела Ритка, – найдешь там Леонида Мартынова, скажешь, от Андрея Сергеевича
Ревина, он тебе полную консультацию и выдаст.
– Так болит не у меня!
– Поняла уже, – крикнула Ритка, – не дура! Запомнила, к кому
идти?
– Но зачем идти? Позвонить нельзя?
– Нет, – рявкнула Громова, – туда нельзя!
Я тяжело вздохнула и пошла собираться. Делать нечего,
придется ехать к этому Мартынову, надеюсь, он настоящий специалист.
Глава 22
Клиника оказалась огромным неряшливым зданием, построенным,
очевидно, в начале двадцатого века. В огромных гулких коридорах гулял
пронизывающий сквозняк. Внутри больницы было прохладней, чем на улице, и редкие
больные, бродящие с безнадежным видом туда-сюда по выщербленной кафельной
плитке, были одеты теплее, чем я.
Равнодушные женщины в белых халатах, встреченные на пути,
отправляли меня каждый раз в другую сторону.
– Мартынов? Только что в рентгеновском кабинете видела, –
бросила одна.
Но за тяжелой железной дверью другая тетка проблеяла:
– Леонид в процедурной.
Однако в помещении, где возле кушетки стоял таз, до краев
наполненный окровавленными бинтами и ватой, вертлявая девчонка недовольно
гаркнула:
– Он в гипсовой!
Я побрела в указанном направлении, толкнула облупленную
дверь с нужной табличкой, обозрела совершенно пустую кубатуру, потом заметила
арку, очевидно, ведущую в другую, смежную комнату.
– Вы Мартынов?
– Да.
– Меня прислал Андрей Сергеевич Ревин!
Леонид засмеялся. Вспомнив, как путала фамилию
Блюмен-Шнеерзона, я осторожно поинтересовалась:
– Неправильно назвала имя или отчество?
Мартынов вытащил «Золотую Яву».
– Нет, просто вы уже двадцатый человек, который является с
этим паролем, но, ей-богу, я никогда не встречался с Ревиным, даже интересно
стало, ну кто он такой?
– Значит, не поможете нам…
– Отчего же? Триста рублей за консультацию, добавите еще
двести, и на дом приду.
– Прямо сейчас?
– Без проблем, поехали, – ответил Леонид, снимая халат.
Пока доктор осматривал Олега, я села в гостиной и начала
терзать телефон. Слава богу, дома была только Томуся, и мне никто не мешал.
Первый звонок я сделала Нине Пантелеймоновой на работу.
– Слушаю, – ответила Нинка, – архив древних актов.
– Нинок, скажи, зачем картину засовывают в стеклянный ящик с
термометром?
– Какую? – уточнила подруга.
– Ну, «Джоконду», например!
– Во-первых, пуленепробиваемое стекло убережет от идиота,
знаешь, что с «Данаей» подонок сделал? Облил кислотой, и привет – несколько лет
реставрировали. Потом, я сильно подозреваю, что «Джоконду» хранят в специальном
противопожарном боксе. Лувр весь сгорит, а она останется.
– Так стекло расплавится!
– Нет, это специальный состав. И еще, естественно, внутри,
как ты выразилась, ящика созданы идеальные условия для полотна: постоянная
температура, влажность…
– Дорого стоит оборудовать такой бокс?
– Страшные деньги, – вздохнула Нинка, – между прочим, в
нашем архиве имеется парочка раритетов, которым такое хранилище пришлось бы
очень кстати, но средств нет.
– Значит, копию картины не станут помещать в такие условия?
– Ну, – завела Нина, – случаются авторские повторения…
Впрочем, точно не скажу. Бокс – страшно дорогое удовольствие, для наших музеев
практически недоступное!
– Спасибо, Нинуша.
