Увидав на двери табличку, я перевернула ее той стороной, где
значилось «Закрыто», и задвинула красивую латунную щеколду.
– Видите, как просто! Пошли, пошли.
Руфина покорно привела меня в крохотную комнатку с
электрочайником и круглым столом, покрытым клеенкой. Пока она дрожащей рукой
заваривала чай и вытаскивала из шкафчика твердокаменные сухарики, я в
подробностях рассказала ей о встрече с Рязанцевым.
– Кошмар, кошмар! – вскрикивала Руфина. – У вас, дорогая,
железные нервы. Простите, как вас зовут?
– Виола.
– Жаль, что знакомимся при таких скорбных обстоятельствах, –
начала разводить политес тетка, – разрешите представиться…
– Мне известно ваше имя, Руфина Михайловна, – спокойно
прервала я искусствоведа.
– Откуда? – изумилась собеседница, забыв про то, что успела
уже один раз представиться. – Мы раньше встречались? Извините, но у меня
совершенно отсутствует память на лица…
– Главное в вашем бизнесе – иметь память на картины, –
улыбнулась я, – но мы никогда до сих пор не виделись…
– Тогда почему… – залепетала дама.
Я увидела, что ее аристократическая рука с узкой ладонью и
длинными пальцами, держащая чашку так, как люди держат нечто неприятное, даже
грязное, оттопырив мизинец, начала мелко-мелко дрожать.
– Поставьте чай, – велела я, – сейчас прольете!
Женщина послушно выполнила приказ и уставилась на меня
голубыми глазами, на дне которых ворочался страх.
Я положила свою руку на ее ладонь и ощутила невероятный
холод, было ощущение, что трогаешь труп.
– Дорогая Руфина, – вкрадчиво начала я, – вы мне очень
симпатичны, поэтому я хочу вас предостеречь: будьте очень осторожны. Вы
следующая на очереди…
– Куда? – прошептала дама.
Ее лоб неожиданно покрылся испариной, но рука, неподвижно
лежащая под моей, оставалась холодной, очень холодной.
– К могиле, – пояснила я, – или к нише, если предпочитаете
крематорий.
– Не понимаю, – пробормотала Руфина, – о чем вы?
– Женя Бармина, Катя Виноградова, Лена Федулова, Маша
Говорова… Продолжить?
– Но я-то здесь с какого бока? – слабо сопротивлялась
искусствовед. – Меня просто попросили посидеть денек.
– Руфина, дорогая, подумайте сами, вы и Илья – единственные
оставшиеся в живых из «синдиката великих художников». Всех убрала одна рука,
скоро она доберется и до вас… Понимаете?
– Вы откуда? – промямлила дама. – Вы кто?
Я грустно улыбнулась:
– Та, которой все известно.
– Что, что вы хотите? – засуетилась дама. – Денег? Ей-богу,
их у меня нет, я все в Наденьку вложила… Да если бы не она… Разве я согласилась
бы на такое…
Изо рта полностью деморализованной, испуганной до ужаса
женщины полились фразы.
У Руфины нет мужа, зато есть обожаемая доченька Надюша.
Поднимала ее женщина одна, на горбу волокла, зарплата сотрудника Третьяковки –
просто крохи…
Несчастье случилось пять лет назад. Наденька, возвращаясь от
подружки, попала под машину. Девочка сама была во всем виновата. Перебегала
дорогу в неположенном месте, да еще вечером, при дождливой погоде. Спасибо,
шофер оказался человеком порядочным, вызвал «Скорую»… Наденьку отвезли в
Склифосовского. Приговор врачей был суров: перелом позвоночника, вряд ли
шестнадцатилетняя девочка опять начнет ходить…
Руфина Михайловна бросилась спасать дочь, подключив все
силы: хирургов, ортопедов, мануальных терапевтов, экстрасенсов,
иглоукалывателей… Сначала немногочисленные друзья охотно помогали женщине,
давали в долг, но потом перестали, поняв, что скорей всего никогда не получат
денежки назад. Руфина Михайловна кинулась распродавать немудреные колечки,
серьги и оставшиеся от бабушки серебряные ложки…
Но потом пришел момент, когда из дома выносить стало нечего.
Руфина Михайловна даже точно помнила число, 13 апреля, когда ей на работу
позвонили из больницы и обрадовали: у Надюши появилась чувствительность в
правой ступне. Девочке помог один из костоправов, более того, специалист обещал
в прямом смысле этого слова поставить Надю на ноги… Вопрос упирался только в
деньги. За один сеанс доктор брал семьсот рублей, ну ладно, он соглашался ради
девочки сделать скидку, по пятьсот… Но лечение могло растянуться на два, а то и
на три месяца… Набегала невероятная сумма… Руфина Михайловна проплакала до
обеда, не зная, как поступить. Продавать было нечего, знакомые при виде ее
мигом переходили на другую сторону улицы. Квартира – однокомнатная «хрущоба» в
Капотне… Даже если переселиться жить на вокзал и выставить халупу на торги, не
факт, что она продастся, мышиная нора, жилище кузнечика…
После обеда, когда несчастная мать с гудящей головой сидела
за письменным столом, явился некий господин, держащий под мышкой портрет
предположительно кисти Мятлева. Мятлев, не слишком хорошо известный российской
публике живописец XIX века, славился тем, что обладал редкой, патологической
работоспособностью и любовью делать вариации на темы своих картин.
Постаравшись взять себя в руки, сквозь подступающие к глазам
слезы Руфина глянула на портрет дочери художника. Она уже видела эту работу в
шести вариантах, и вот выплыл седьмой.
– Тщательно проверь, – зудел посетитель, потный, толстый
мужик лет сорока, – вот хочу доченьке своей преподнести на семнадцать лет, ты
смотри не лопухнись…
Его толстые, сарделькообразные пальцы сжимали сотовый
телефон, от волос одуряюще несло дорогим парфюмом, на запястье болтались
золотые часы…
Внезапно на Руфину накатила душная волна злобы. Дочь этого
комка сала, засунутого в костюм от Хуго Босс, одногодка несчастной Наденьки,
получит в подарок картину и будет плясать на именинах, а бедная Надюша на всю
жизнь останется калекой, потому что у матери нет средств!
И тут Руфина Михайловна сделала то, о чем и помыслить не
могла еще утром.
– Подлинник в отличном состоянии, – буркнула она, подписывая
нужную бумагу.
Руфина видела, что перед ней лежит искусно выполненная
подделка, но ненависть к посетителю достигла такого размера, что лишила ее
разума.
– Хорошо, – обрадовался мужик и, забирая полотно, протянул
Руфине десять долларов, – бери, заслужила.
– Чтоб ты сдох, – прошипела дама, когда радостный обладатель
подделки ушел, – чтоб тебя черти разорвали, сволочь…
