В тишине, какой никогда не бывает в Москве, телефон заиграл громко и тревожно.
– Да, Стас, – ответила Лина, мельком взглянув на дисплей.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Мне нечего сказать. – Лина поудобнее перехватила телефон и откинулась в кресле.
Голос мужа показался ей измученным, усталым, захотелось заплакать от жалости к нему, к себе и ко всей их неудавшейся жизни.
– Приезжай, Лина. Здесь отдохнешь. Когда я вернусь, нормальную путевку быстро точно не найдем, и будет у нас потерянное лето. Приезжай. Мне плохо без тебя,
– Тебе плохо со мной, Стас, – мягко поправила Лина.
– Ты меня не любишь?
Конечно, она его любила. Не так, как когда-то Костю, но любила. Беспокоилась о нем, переживала за него. Но… вместе они несчастны, и с этим ничего нельзя поделать.
– Стас, ты помнишь, как мы расстались?
Расстались они ужасно. Ей пришлось задержаться на работе, они сдавали заказчикам новую систему, Лина не могла уйти, пока не проведут все запланированные испытания, и едва добралась до дома, когда Стасу уже нужно было уезжать. У подъезда ждало такси, Лина поехала вместе с мужем в аэропорт, всю дорогу слушая, что она специально треплет ему нервы, что она его ненавидит, что ей наплевать на него и она вышла за него замуж, потому что не нашлось другого дурака, который бы на ней женился.
Любая другая обязательно его проводила бы.
Любая другая собрала бы его вещи.
Любая другая ценила бы такого мужа, как он, отправляющегося к черту на рога, чтобы заработать для нее денег.
Сначала Лина пробовала возражать, потом оправдывалась, потом тихо плакала. Затем, уже у таможенной стойки, молча глядела ему вслед, он так и не поцеловал ее на прощание, даже не обернулся, отлично зная, что она не уйдет, пока он не скроется за спинами отправляющихся на посадку людей.
Он неделю не отвечал на ее звонки.
– Ты же прекрасно знаешь, что я не могла прийти раньше. Не могла.
– Любила бы, смогла бы.
– Стас, ну ты же не дурак. Я не могла уйти, пока идут испытания. И ты это понимаешь. Зачем ты устроил весь этот балаган? Ну зачем?
– Балаган? – взвился он. – Я тебя ждал до последней минуты, а ты называешь это балаганом?
– Стас, давай разводиться, – устало попросила Лина. – Так нельзя жить, понимаешь? Мы же не можем сказать двух слов, чтобы не поругаться.
– Разводиться? – Лина слышала, как он усмехнулся. – Ну давай. Давай. Останешься одна, дура. Тебя что, очередь женихов ждет? Да если бы не я… Ты бы в девках сидела до сих пор.
Лина отвела телефон от уха и тупо смотрела сначала на светящийся, а потом на погасший экран. Какое-то время до нее доносился голос Стаса, хотя слов было не разобрать.
Потом она просто сидела в тишине, вытирая слезы ладонью.
Как действует снотворное, Тамара знала плохо, сама никогда не пила и бабушку не расспрашивала. На Филина оно никак не действовало.
Он пил чай, расспрашивал ее об Иване, о родителях, Тамара нехотя отвечала. Сначала сквозь зубы, а потом сама не заметила, как разговорилась. Собеседником Филин оказался хорошим, внимательным и с юмором.
– Ты не возражаешь, если я у тебя поживу? – наконец спросил он.
– Так если и возражаю, – пожала плечами Тамара, – вы же не уйдете.
– Не уйду, – посочувствовал он. – Ты уж потерпи.
Устроился он на диване в соседней комнате. В свою спальню она закрыла дверь неплотно, долго, стараясь не дышать, пыталась расслышать звуки из соседней комнаты и ничего не слышала. Несколько раз проверяла время на зажатом в руке мобильном и наконец решилась. Осторожно спустила ноги с постели, на цыпочках, молясь, чтобы не скрипнули половицы, добралась до окна, тихонько раскрыла створку и скользнула вниз на росшие вокруг дома мальвы.
На секунду замерла под окном, почти парализованная ужасом и боясь стука собственного сердца. То ли Бог помог, то ли снотворное подействовало, но никакой погони за ней не было, она метнулась от дома к низким вишням, перебралась на соседский участок, а оттуда, прижимаясь к заборам, побежала по плохо освещенной редкими фонарями улице.
В безопасности она почувствовала себя, только когда заспанный Костя выглянул в окно на ее стук. Она чуть не расплакалась от навалившейся после пережитого ужаса слабости.
– Тома? Ты что? – с недоумением оглядев ее, удивился Костя.
Тамара только теперь осознала, что стоит босая, в трусиках и мятой футболке, в которых лежала, выжидая, когда уснет Филин.
– Костя, впусти меня, – непослушными губами проговорила она. – Впусти, я тебе сейчас все расскажу.
– Какого черта?.. – Даже при лунном свете Тамара видела, что смотрит он на нее с ненавистью.
– Костя, впусти меня, пожалуйста, – взмолилась она. – На меня напали.
Она, захлебываясь словами, пыталась объяснить ему, что опасность более чем серьезная.
– Ну так в полицию иди! – не слушая, перебил он.
– Костя?! – Она никак не могла поверить, что близкое спасение отступает и только что пережитый ужас сейчас вернется.
– Иди ты… к черту!
Тамара прекрасно понимала, что он не мог допустить, чтобы она ночевала у него, когда совсем рядом находится Лина. И все-таки почувствовала такую опустошающую растерянность, какой не чувствовала, даже сидя напротив Филина.
Она еще постояла, глядя на захлопнувшееся окно, огляделась, выбралась на улицу по посыпанной песком дорожке и медленно побрела, прижимаясь к заборам.
Второй этаж Лининого дома надстроили, когда Тамара уже редко появлялась у бывшей подруги. Тамара не знала, где теперь хозяйские спальни, и тихо постучала в окно бывшей Лининой комнаты.
– Тома? Что случилось? – Лина распахнула окно почти мгновенно.
– Меня могут убить, – зло сообщила Тамара. Лина была последней, к кому ей хотелось обратиться за помощью.
– Заходи. Быстро. – И опять Тамаре показалось, что дверь подруга отперла ей мгновенно.
Свет Лина догадалась не включать. На кухне зажгла газ под одной из конфорок еще бабушкиной газовой плиты, поставила чайник, из старинного буфета достала бутылку вермута, оставленного родителями, щедро плеснула Тамаре в чашку, потому что доставать рюмки при лунном свете было затруднительно. Подумала, налила и себе тоже в похожую чашку. Эти чашки стояли в кухне, сколько Лина себя помнила, и никто никогда из них ничего не пил. Бабушка периодически перемывала всю посуду и опять аккуратно расставляла ее до следующего мытья.
– Что это? – равнодушно спросила Тамара, взяв в руки чашку. На нее вдруг навалилась тяжелая усталость, стало лень говорить и почти все равно, поймает ее Филин или нет.
