– Спи давай, – пробормотал жених, не раскрывая
глаз, – слон есть просит.
– Слон?! – изумилась я.
Но Олег уже мирно сопел. Я тоже попыталась смежить веки,
однако не тут-то было. Минут через пять по комнате пронесся вой, утробный,
низкий, хватающий за душу.
– Олег, – похолодела я, – проснись, слышишь?
– Угу, – бормотал майор, – гиены жрать
собрались.
Тут уже я перепугалась окончательно и принялась трясти
будущего супруга что есть мочи.
– Немедленно вставай.
– О господи, – взмолился бедолага, – в кои-то
веки собрался похрапеть до десяти. Ну что еще?
– Ты к психиатру не ходил?
– Зачем?
– Что за чушь несешь? Слон, гиена, слава богу, не в
Кении живем, а в Москве, тут из бродячих животных только кошки да собаки.
В это мгновение со двора долетел крик, полный предсмертной
муки.
– Однако полседьмого, – пробормотал жених, –
делать нечего, придется вставать.
– Ты можешь определить время без часов? –
удивилась я.
Жуткий крик пролетел еще раз, и у меня быстро-быстро
забилось сердце.
– Тут будильника не надо, – спокойно пояснил Олег,
нашаривая тапки, – ровно в шесть трубит слон, он получает сено, через
пятнадцать минут жрачку дают гиенам, затем приходит черед гиббонов, это они так
противно орут, а уж в семь начинают рычать львы.
Режим, понимаешь, святое дело. Звери не люди, им есть
следует давать вовремя.
На всякий случай, я отодвинулась в самый угол дивана,
натянула на себя одеяло и прихватила толстый том Марининой в твердом переплете.
Ужас, но будущий муж, очевидно, в одночасье сошел с ума. Если нападет на меня,
стану отбиваться при помощи Каменской.
Олег поглядел на меня и захохотал.
– В окно посмотри. Наш дом стоит возле зоопарка. Я-то
привык к этим звукам, но когда в первый раз услышишь, жуть берет.
Я осторожно глянула вниз. Там простиралась огромная
территория, уставленная клетками.
– Но вчера они молчали!
– Так мы пришли около десяти вечера, звери спят в эту
пору, они вообще рано укладываются, впрочем и встают спозаранку. Одна сова
только дрыхнуть не желает, иногда слышно, как она кричит: «Ух-ух-ух!»
Я отложила Маринину и расслабилась. Сколько раз убеждалась:
всякое мистическое событие имеет вполне реальное объяснение.
Глава 4
Всю свою жизнь до переезда в новую квартиру я провела в
одном дворе. Быт в нашей хрущобе был провинциальный, почти деревенский. Все
знали все про всех. Ничего тайного ни у кого не водилось. Да и как возможно
скрыть хоть что-нибудь, если в любое время года невзирая на погоду возле
подъездов толпится народ. Улучить момент, чтобы проскользнуть в дом
незамеченной, просто невозможно. С утра – мамаши с детьми, после обеда –
старушки с вязаньем. Руки-то у них заняты, зато глаза и языки всегда свободны.
Около шести-семи вечера на лавочках появляются мужики с бутылками пива и
домино, а когда жены затаскивают супружников в квартиры, наступает час
молодежи. До поздней ночи гремит музыка и раздаются раскаты хохота. Причем
молодых не пугает ни проливной дождь, ни тридцатиградусный мороз; правда,
иногда они перемещаются в подъезд, к батарее. Словом, окажись я в родном дворе
и спроси про Полину, мигом бы получила подробный отчет. Дворовая общественность
тут же выдаст полную справку – вес, рост, чем болела, что ела на завтрак,
сколько зарабатывает, с кем спит и о чем мечтает…
Но 29-й дом по Волкову переулку – совсем другой. Это элитный
кооператив, выстроенный в конце семидесятых годов. В свое время, когда органы
МВД еще вызывали у людей уважение, их сотрудникам частенько давали жилплощадь в
таких домах, причем даром. Существовало даже правило – из 200 квартир десять
отходило мэрии, или, как тогда говорили, Моссовету. Олегу просто повезло. Он
жил в общежитии и скорей всего так бы и остался на всю жизнь в «коридорной
системе», но в 1979 году его, тогда еще совсем молодого и неопытного,
подстрелил какой-то бандит. Это сейчас пистолет таскает в кармане каждый
второй, а в брежневские времена любая стрельба моментально превращалась в
событие. К тому же произошел этот неприятный случай аккурат накануне Дня
милиции.
Олега отвезли в госпиталь, сделали операцию и,
перебинтованного, увешанного какими-то трубками, спустили в отделение как раз в
тот момент, когда министр МВД, кажется, это был покончивший потом самоубийством
Николай Щелоков, раздавал больным милиционерам подарки: продуктовый набор,
сигареты и детективы Адамова. Увидав Олега, начальство расчувствовалось, сминая
накинутый на плечи белоснежный халат, село к нему на кровать и принялось
«допрашивать» раненого.
Олег кратко ответил на все интересующие вопросы: жены нет,
детей тоже, гол как сокол.
– Нехорошо, парень, – отечески пожурил
министр, – надежный тыл работнику нашей системы необходим, что невесту не
ищешь?
– В общежитии живу, в девятиметровке, – спокойно
пояснил Олег, – какие уж тут дети!
Щелоков нахмурился и повернулся к помощникам, стоявшим за спиной.
– Нехорошо получается, товарищи. Наш сотрудник геройски
проявил себя, вступил в неравный бой с врагом… Следует быстро решить вопрос.
– Конечно, конечно, – закивала свита.
– Поправляйся, – велел министр, – получай
квартирку, женись и основывай милицейскую династию, нам такие, как ты, очень
нужны.
На следующее утро принесли ордер и ключи. Вот почему Олег
оказался в престижной квартире с десятиметровой кухней.
В моей хрущобе, узнав, что рядом поселился милиционер, мигом
бы стали ходить в гости с бутылкой, а потом звать разбираться в семейных
скандалах. В 29-м доме соседи лишь вежливо здоровались, столкнувшись у почтовых
ящиков или в лифте. Здесь никто не играет во дворе в домино, не выбивает ковры,
а на веревках не висит бесчисленное количество белья, да и веревок никаких нет…
Я подошла к подъезду, потыкала в домофон, но из квартиры
Полины не донеслось ни звука. Пришлось ждать, пока из здания вышел мужчина, за
которым тянулся шлейф аромата дорогого одеколона и качественного табака.
Лифт поднял меня на последний этаж, и я уперлась в дверь,
естественно, железную, только не обитую кожей или дерматином, а просто
выкрашенную темно-коричневой краской.
