– Да уж, – выпалила я, находясь на пороге, –
далеко нам еще до Европы. Обязательно закажите монокапомитор, полезнейшая
вещица!
Руслан Михайлович выглядел так, что я испугалась, когда гора
мышц высотой под два метра отворила мне дверь. Издали хозяин походил на туго
набитый мешок, увенчанный по недоразумению странно маленькой головой с
встопорщенным ежиком коротко стриженных волос.
– Проходите, – басом велел он и толкнул плечом
дверь в комнату.
Я двинулась внутрь и ахнула. Три стены квадратного помещения
занимали витрины со стеклянными дверцами, все полки которых были забиты
кубками, медалями и хрустальными вазами…
– Да, – удовлетворенно пробасил Руслан
Михайлович, – борец. Вот, всех победил, все, что можно, завоевал и ушел из
большого спорта с гордо поднятой головой.
– Ну и выставка, – восхищалась я, – никогда
ничего подобного не видела. Ух ты!
Руслан Михайлович, тронутый моей детской
непосредственностью, начал вытаскивать кубки и делиться воспоминаниями. Улучив
момент, я, как бы между прочим, поинтересовалась:
– А к Феликсу Ефимовичу зачем ложились?
Борец потер затылок:
– Так ведь, когда борешься, о морде не думаешь, а на
арене всякое случается… Уши мне поломали, нос, да и по челюсти один раз так
вмазали, что прикус изменился. И так-то я не красавец был, а уж стал… Ну прямо
Тарзан из джунглей, народ на улицах шарахался. Фигура у меня солидная, рожа
зверская, небось думали, бандит бандитом. Вообще-то и с такой физиомордией
можно жить, только я жениться собрался… Вот и пошел к Феликсу Ефимовичу. Он в
свое время Наденьке Михайловой, спортивной гимнастке, когда та с бревна упала,
сделал сложнейшую операцию. Так не поверите, она еще красивей стала. Ну, где
ваш лист? Сколько там люди дают?
Он повертел в руках бумажку.
– Ага, значит, около тысячи. Ну и я столько же, чтоб
потом не говорили, что Бобров пожадничал… Да и девчонку жаль…
Он подошел к секретеру и зашуршал бумажками.
– У вас к Феликсу Ефимовичу никаких претензий не
было? – на всякий случай, поинтересовалась я.
Борец спокойно ответил:
– Так какие ж претензии? Сделал все ловко, условия у
них в клинике хорошие, медсестрички приветливые, врачи классные… И больно особо
не было, может, неприятно чуть. Только в спорте хуже случается, я терпеть
привык. И недорого, вполне подъемно. Нет, хорошее место, я туда еще парочку
ребят отправил. Да, жалко Феликса Ефимовича. В «Московском комсомольце» писали,
баллон с кислородом вроде бы там взорвался?
– Я кивнула.
– Ежели чего, – продолжал Руслан
Михайлович, – звоните, помогу завсегда девчонке. Теперь в Спорткомитете
работаю, у нас лагеря есть, можно на каникулы пристроить.
И он протянул белый конверт.
– Тут ровно тысяча.
Мне показалось неудобным пересчитывать при нем деньги, и я
просто убрала конверт в сумочку.
– Простите, можно от вас позвонить?
– Без проблем, – согласился Бобров.
Я набрала номер и услышала тихий голосок, почти писк.
– Алло.
– Позовите Николая Евгеньевича.
– Слушаю.
– Вас беспокоят из клиники Чепцова.
– Прекрасно, – оживился мужик.
– Почему? – удивилась я.
– Сам собирался звонить, чтобы узнать, что теперь со
мной будет! – произнес загадочно Федотов.
– Можно к вам приехать? – Валяйте.
Я записала адрес, простилась со спортсменом, дошла до метро
и села в поезд, следующий до «Красносельской». Ноги гудели, и поясница начала
ныть. Устала я страшно, да к тому же захотела есть. За весь день в желудке
побывало только мороженое и сок… Хорошо бы перекусить. Я раскрыла сумочку,
где-то в глубинах валяются карамельки, запихнула одну под язык, чтобы обмануть
голод. Руки нащупали конверт. Вот незадача, обманным образом получила от
приветливого Руслана Михайловича тысячу рублей, нехорошо получилось. Ладно,
завтра же отвезу деньги Алисе.
Я машинально приоткрыла конверт и уставилась на его
содержимое. Ну ничего себе! По своей глубокой наивности я не написала в
«ведомости» после цифр слово «рублей», не восемьсот рублей, а просто восемьсот.
Руслан Михайлович же оперировал в своей жизни иными суммами, чем я. Ему и в
голову не пришло, что «подписанты» давали «деревянные» денежки. В конверте
зеленело десять стодолларовых бумажек.
Глава 18
Дверь квартиры Федотова поразила меня странным дизайном.
Дверная ручка находилась слишком низко, а замочная скважина еще ниже. Наверное,
тут проживает самостоятельно приходящий из школы маленький ребенок, для
удобства которого предусмотрели все. Хотя это крайне неразумно: ребятенок
вырастет, а дверь придется переделывать.
– Кто там? – донесся тоненький голосок.
Я обратила внимание, что панорамный глазок также расположен
не на совсем обычном уровне, и ласково ответила:
– Деточка, позови папу, скажи: тетя из больницы пришла.
Дверь распахнулась, и мой взор уперся в щуплого подростка,
едва ли достигшего двенадцати. Но в отличие от большинства детей, находящихся в
славном подростковом периоде, этот был одет в аккуратно отглаженные брюки и
светлую рубашечку «поло». Голова мальчика радовала глаз хорошей стрижкой, к
тому же от него исходил аромат парфюма «Шевиньон». На мой взгляд, слишком
дорогого одеколона для школьника. Не так давно кто-то подарил Олегу на день
рождения этот одеколон, и я сразу узнала изумительный запах.
– Папа дома? – повторила я.
– Вам кого? – пискнул мальчонка.
– У тебя несколько пап?
– Мой отец скончался десять лет тому назад, –
довольно резко ответил школьник.
– Ой, прости, пожалуйста, – испугалась я, –
ей-богу, не хотела сказать ничего плохого! Будь другом, позови Николая Евгеньевича,
скажи, из клиники Чепцова пришли.
– Это я, – преспокойненько заявил ребенок.
– Как это «я»?
– Федотов Николай Евгеньевич перед вами.
В крайнем замешательстве я поступила совершенно по-идиотски.
Ткнула в лилипута пальцем и захихикала.
– Вы? Быть того не может.
– Отчего же? – спокойно ответил Федотов. –
Некоторые люди рождаются такого роста, маленькие.
