– Так война у нас, – пояснила девушка, – русские с чеченцами
дерутся, топай вперед, и наткнешься на своих. Да, вот еще, держи.
Кристя повертела в руках бумажку с непонятными значками.
– Это зачем?
– Тут написано, что ты немая, – пояснила спасительница, –
вдруг на чеченцев наткнешься, – покажешь. Мы убогих почитаем, никто и пальцем
не тронет, только платка не разматывай, это не принято, прикрывайся и глаза
опускай, поняла?
Кристя кивнула.
– Ну иди, – велела добрая самаритянка.
– Тебе попадет, – прошептала Кристина.
– А, – махнула рукой девчонка, – я ихнюю семью ненавижу,
живу в женах у старшего сына, никто мне ничего не сделает, твою комнату
свекровь запирает, вот ей точно секир-башка будет, давай двигай.
– Возьми браслетик на память, правда, там мое имя, а как
тебя зовут? – спросила Кристя.
– Хафиза, – ответила девушка и вытолкала ее из сарая.
Стоял страшный холод. Кристина побрела по дороге, ноги,
ослабевшие за несколько месяцев плена, плохо слушались, к тому же добрая
Хафиза, дав одежду, забыла про обувь, и Кристина шла в тоненьких туфельках.
Наконец на тропинке попался стог. Девочка, как сумела, обернула ноги сеном.
Стало теплее. Тропинка петляла туда-сюда, потом впереди показалась большая
дорога. Кристина, боявшаяся теперь всех, легла в глубокую придорожную канаву и
принялась разглядывать тех, кто брел по бетонке. Никаких людей в военной форме
она не заметила. Сначала протащилась довольно плотная группа горланящих
чеченок, потом проехала машина, следом появилось несколько женщин с клетчатыми
сумками. Одна, задыхаясь, села на обочину, как раз возле того места, где
пряталась Кристина. Женщина была явно русская, с простым славянским лицом,
усталым, но добрым. Так она встретила Зою. Выслушав Кристю, женщина вытащила из
сумки старые, но целые кроссовки, теплые шерстяные носки и полбуханки хлеба.
Они пошли вместе в сторону границы.
– Не надо тебе к военным, – поучала Зоя, – раз отец погиб, а
родственников нет, значит, сдадут тебя в детский дом. Держись за меня, вместе
до Москвы доберемся.
Зоя собственноручно вписала в свой паспорт Кристину в графу
“Дети”.
– Скажем, что твое свидетельство о рождении потерялось, –
объяснила она, – а мой паспорт цел, к тому же подтвержу, что ты – моя дочь, все
и поверят.
Она оказалась права. Ни у кого женщина с девочкой не вызвали
ненужных подозрений.
– Нам бы только до Москвы добраться, – твердила Зоя, – там
Раиса поможет, родная кровь, сестра.
– Надо же, – тихо произнесла Тамара, – какая Зоя добрая
женщина… была. Кристя улыбнулась:
– Она хорошая, только очень вспыльчивая, если чего не так
сделаешь, запросто может по шее надавать, но потом быстро отходит и даже
извиняется.
Я вздохнула. Наверное, у них с Раисой это было семейное,
хорошо хоть Зоя не пила.
– Она меня спасла, – прошептала Кристина, – называла дочкой…
Голос девочки прервался, и она молча уставилась в окно.
У меня защемило сердце. Это сколько же должен пережить
ребенок, чтобы разучиться плакать!
– И куда мне теперь? – пересилила себя Кристя. – В детдом?
Томуся хлопнула ладонью по столу:
– Никаких приютов. Если Зоя звала тебя дочерью, то мы тебе
тетки. Тетя Виола и тетя Тамара. Впрочем, можешь звать нас просто по именам,
все-таки родственники.
Кристя заморгала:
– Вы не поняли. Я не настоящая дочь Зои. У нее, правда,
когда-то была девочка, но умерла в пять лет, она рассказывала, что всегда
мечтала о дочери, но бог ребеночка отнял, а я вроде как на замену.
– Тебе сколько лет? – спросила я.
– Двенадцать, нет, тринадцать, – поправилась Кристя.
– Ладно, – велела Томуся, – теперь следует решить разные
формальности. Надо по-человечески проводить Зою, когда отдадут тело. Далее
следует выправить Кристине хоть какие-нибудь документы, устроить ее в школу,
прописать… Голова идет кругом. Значит, так, – резюмировала Томуся, – мы сейчас
поедем на “Речной вокзал”, в наш любимый магазин, и купим Кристе все самое
необходимое.
Только не подумайте, что там расположен бутик Версаче. Нет,
на улице Смольной открыт отличный магазин секонд-хэнд, торгующий практически
новыми, но вышедшими у них, на Западе, из моды вещами. Там можно найти все,
причем приличного качества. Ну какая нам, в конце концов, разница – узкие
джинсы или широкие… Вот только обуви нет, за ботиночками приходится ездить на
рынок “Динамо”, что пробивает гигантскую брешь в бюджете.
Внезапно из гостиной раздалось покашливание.
– Ой, – пробормотала Томуся, – совсем забыла про Веру, с ней
тоже проблемы…
Да, и немаленькие. Но Тамару не так легко сбить с толку.
– Хорошо, поступим так, – заявила подруга, – я занимаюсь
Кристиной, а ты Верой, разделим заботы пополам. Сначала едем в секонд, а потом
ко мне на службу.
Томочка работает в расположенной у нас во дворе школе
воспитательницей группы продленного дня. Очень подходящее для нее занятие,
ничего, кроме доброты к младшеклассникам, там не требуется. Служба начинается в
три часа дня и заканчивается, как правило, около шести вечера, когда за
детишками прибегают взмыленные мамы.
– Давай, Кристя, – поторопила Томуся, – едем за обновками.
Они мигом собрались и убежали.
Я в задумчивости села у телефона. С чего начать?
Пальцы сами быстро набрали номер телефона Гены Новикова. Он
журналист, ведет в крупной газете криминальную хронику…
– Новиков, готов записать ваше сообщение, – пробубнил Генка.
– Генасик, ты хвастался, что имеешь кучу связей в МВД.
– Ага, – радостно подтвердил друг, – в Главное управление
исполнения наказаний дверь ногой открываю. Выкладывай сразу проблему.
Кого-нибудь осудили, и надо, чтобы попал в Крюковскую колонию, в Зеленоград?
– Нет, Геночка, слава богу, пока все на свободе. Можешь ты
узнать по своим каналам, не объявлен ли по Москве розыск молодой психически
больной женщины, потерявшей память. Она ушла вчера из дому в одной ночной
рубашке и тапочках…
– Легко, – весело ответил Генка. – А тебе зачем?
– Надо.
