Я кивнула. Альбина подняла бесконечно усталые глаза и
бесцветным голосом попросила:
– Разрешите мне передачу прислать?
– А тут и моего разрешения не надо, – спокойно ответил
Куприн, – по закону положено – тридцать кг раз в месяц. Нижнее белье, тапки,
мыло, газеты и туалетные принадлежности в вес не входят. Еще можете получить
вещи, лекарство, таз, ведро, холодильник и телевизор, только не советую слишком
уж в камере обзаводиться хозяйством.
– Почему?
– Недолго у нас продержат, отправят в СИЗО.
– В Бутырку?! – в ужасе воскликнула я. – Только вчера
показывали, как там в камерах на пятьдесят человек все сто двадцать сидят.
– Женщин в Бутырке нет, – вздохнул Куприн, – для них не так
давно построили новый изолятор, даже санитарные комнаты есть, правда, он тоже
уже переполнен. Вот когда туда отправят…
Альбина, побледнев, переводила взгляд с меня на следователя.
Появился конвойный, и мою нанимательницу увели.
– Еще кофейку? – радушно предложил Куприн. Но меня начало
мутить.
– Нет, спасибо.
– Ну как, она приняла решение помогать следствию?
Я отрицательно покачала головой:
– Утверждает, что не виновата и никакого пузырька в матрас
не прятала.
Следователь развел напиток, понюхал содержимое чашки и
сказал:
– Надо, наверное, поменьше этой гадостью накачиваться.
Соловьева, мягко говоря, ввела вас в заблуждение. Дело в том, что стрихнин
лежал в упаковке из-под лекарства “Панангин”. Его многие пьют, ничего
особенного, просто калий и магний, сердечникам прописывают. Так вот, на
пузырьке обнаружены отпечатки пальцев Соловьевой, очень четкие, просто
удивительно. Знаете, такое ощущение, что она схватила “Панангин” руками,
вымазанными жиром. Очень глупый поступок, теперь каждый первоклассник знает о
дактилоскопии.
Я молчала. А что тут возразить? Олег Михайлович спокойно
отхлебнул кофе.
– Понимаю, для вас это шок, дружили с человеком, считали,
что хорошо знаете его, и вдруг, бац – убийца. Но поверьте, не вы одна оказались
в такой ситуации. В этом кабинете часто сидят люди, повторяющие: “Не верю, не
могла”. А потом выясняется – запросто, элементарно. “Люди гибнут за металл.
Сатана там правит бал”.
И он снова включил чайник. В комнате стояла жуткая духота,
окно было забрано решеткой, и форточка, кажется, вообще не открывается, и еще
этот специфический запах. Ни в одном учреждении не сыскать подобного “букета” –
пыль, старые бумаги, кофе и что-то еще, затхлое, тяжелое, просто невыносимое.
Может, так пахнет человеческое горе? Кое-как я справилась с негативными эмоциями
и спросила:
– Она говорила вам, что Никита был болен раком?
Куприн кивнул:
– Естественно.
– Ну и что, вы проверили? Олег Михайлович улыбнулся:
– Извините, пока не успел.
– Почему?
– Но ее только вчера арестовали, время есть.
– Послушайте, – возмутилась я, – а что, если она не
виновата?
Куприн поднял вверх руки:
– Да вы не волнуйтесь так, сделаем все необходимое, только…
– Что?
– Только семейные разборки происходят намного чаще, чем вы
думаете. По статистике, семьдесят пять процентов преступлений совершают
родственники. Понимаю, что вам это кажется ужасным… Вы сейчас домой? Передайте
Юрке привет, кстати, что с ним приключилось? Бюллетень взял.
– Давление замучило, – буркнула я и ушла.
Глава 25
В метро я в задумчивости села на скамейку. Придется ехать к
этому Славе Рыбакову, кто-то же должен передать Альбине вещи и продукты. Вряд
ли рафинированный Антон захочет таскаться с сумками на Петровку…
До Рыбакова я добиралась больше часа, и, когда наконец перед
глазами возникла высоченная бетонная башня, ноги уже гудели от усталости.
Из-за железной двери раздался детский голос:
– Кто?
– Открой, Дашенька, меня прислала мама.
– Подождите, – сказала девочка.
Несколько минут за дверью стояла тишина, потом загремели
замки, и в проеме возник высокий стройный мужчина в красивом спортивном
костюме.
– Вам кого?
– Славу Рыбакова!
– Слушаю, – без тени улыбки ответил хозяин.
– Меня прислала Альбина Соловьева.
– Не знаю такую.
– Да будет вам, у нее случилось несчастье, и требуется ваша
помощь.
– Проходите, – велел мужчина и посторонился.
Я вдвинулась в довольно большую, хорошо обставленную
комнату. Мебель была намного лучше, чем у нас с Тамарой, но не шла ни в какое
сравнение с кожаными диванами и буфетами из цельного дерева, украшавшими дом
Соловьевых.
– Садитесь, – велел Рыбаков.
Я устроилась в кресле, и тут в гостиную вошла Даша. Даже
зная, что девочки единоутробные сестры, трудно было найти сходство между ней и
Викой. Моя ученица пошла внешностью в бабушку, мать Никиты. В ней ясно
проступала иудейская кровь – копна роскошных кудрявых темных волос, чуть
выпуклые карие глаза, выразительные и печальные, легкая смугловатость кожи. Да
и фигура свидетельствовала о том же – не слишком длинные ноги, низкая, отнюдь
не тонкая талия.
Даша Рыбакова выглядела совершенно иначе. Просто Аленушка с
картины художника Васнецова. Светло-русые пряди собраны в хвост, не слишком
большие голубые глаза, легкий румянец на снежно-белом лице и невероятная
хрупкость фигуры. Казалось, что девочка вот-вот переломится пополам, просто
тростиночка.
– Здравствуйте, – весело сказала она и уселась на диван.
– Даша, – велел отец, – нам нужно поговорить наедине.
– Хорошо, – тут же согласился ребенок.
И без всяких обид и гримас выскользнула в коридор. Очевидно,
характер у Даши был такой же светлый, как ее волосы. Вика ни за что не упустила
бы возможности устроить скандал.
– Излагайте, – велел мужчина, по-прежнему, без всякой
улыбки.
