– Раз надо – значит, надо, – согласился покладистый
приятель, – сейчас перезвоню.
Через пятнадцать минут он сообщил, что никакую больную
девушку никто не ищет.
– Может, в каком-нибудь в другом отделении милиции, –
вздохнула я. Генка захихикал:
– Молчи уж лучше, если не знаешь. Вся информация о пропавших
скапливается централизованно, в компьютере. Вчера, например, исчезли два
подростка и мужик, позавчера – три старухи, днем раньше – пожилой военный…
Никаких молоденьких с кривыми мозгами не наблюдалось. Ну, покедова. Да, имей в
виду, если надо кого в Крюковскую колонию запихнуть, я с дорогой душой, только
свистни!
– Никого никуда сажать не надо, – отрезала я и повесила
трубку.
Странно, что родственники не побеспокоились. Кажется,
начинают сбываться мои худшие предположения. Они просто были рады избавиться от
больной, а, может, сами выгнали ее на улицу? И как поступить? Сдать ее в
милицию?
Я аккуратно приоткрыла дверь в спальню. Верочка сидела у
письменного стола с карандашом в руке.
– Что ты делаешь?
– Рисую, – тихо ответила девушка.
Я глянула на листок и восхищенно зацокала языком. Точными,
уверенными штрихами Вера изобразила прыгающую через барьер лошадь. Она была
нарисована изумительно и выглядела как живая.
– Да ты художница!
– Не знаю, – улыбнулась Вера. – Наверное. Руки сами карандаш
схватили. Знаешь, как здорово рисовать, смотри, это ты.
Моментальными движениями она провела несколько линий, и я
уставилась на свой шарж. Здорово. Кое-какие черты лица утрированы, но не зло,
как иногда делают карикатуристы. И это явно я.
– Ну надо же! Попробуй вспомнить, кто тебя научил?
Вера задумалась, потом покачала головой:
– Ничего, совсем ничего не помню, только лестницу…
– Лестницу?
– Ну да, иду по ступенькам, выхожу на улицу, холодно… Все
иду и иду, а людей нет. Тут ты.
Так, значит, она живет на Сонинской улице, и круг поисков
значительно сужается. Сколько там домов? Я вытащила из стенки подробную карту
Москвы и принялась ее изучать. Сей топографический шедевр преподнесла мне
невесть зачем на день рождения Наташка. Скорей всего, его ей кто-то подарил, а
она решила избавиться от ненужной вещи, оттащив мне. Но вот сейчас карта
пригодилась. Я нашла Сонинскую улицу и присвистнула. Сорок два дома, и еще на
нее выходит с десяток мелких улочек. Да, бегать по квартирам можно полжизни.
Нужно искать другой путь, но какой?
– Можно выпить чаю? – вдруг спросила Вера.
– Конечно, сейчас заварю.
Но девушка опередила меня, первой вошла в кухню, налила в
электрочайник воду и щелкнула рычажком. Я глядела на нее во все глаза.
– Кажется, у меня дома есть подобный чайник, – пробормотала
Вера, – но кухня у нас больше и холодильник не такой!
– Какой?
– Серый, с двумя дверцами, – протянула Вера.
Я вздохнула. Серый, с двумя дверцами! Похоже на “Филипс”.
Позавчера забрела в “М-Видео” и полюбовалась на товары. Огромный рефрижератор
невольно привлек внимание. Цена – фантастическая. Восемьдесят пять тысяч!
Размер – гигантский. Я еще подумала, какая же кухня должна быть у людей, чтобы
вместить такого монстра. И вот оказывается, что дома у Веры стоит нечто
подобное.
– Да, – продолжала девушка более уверенно, – серый. Справа
такие лоточки для яиц, тридцать штук влезает, сверху места для банок и бутылок,
а слева контейнеры прозрачные и стеклянные полочки…
Чайник вскипел, Верочка налила в чашку кипяток и принялась
полоскать в нем пакетик чая. Я глядела в окно. В голове никаких идей, просто
какая-то торричеллиева пустота. Внезапно мой взгляд упал на лежавшую на
табуретке ночную сорочку. Вчера мы дали Вере пижаму, а ночнушку забыли на
кухне. А с утра косяком пошли разнообразные события, и про ситцевую рубашечку
мы позабыли. Я взяла в руки сей невесомый предмет, решив замочить ночнушку, а
вечером выстирать. Мы никак не наберем денег на стиральную машину. А рубашка-то
отличного качества, и не ситец это вовсе, а самый настоящий батист. К боковому
шву прикреплен ярлычок “Живанши” . Дорогая, должно быть, вещь и такая приятная
на ощупь. И тут на изнанке подола мелькнула метка. Я пригляделась “Королева
Алла. 1-й отряд”, рядом был пришит кусочек белой ткани с буквой и цифрами
“Л-361854”. Так. Насколько помню, раньше всем детям, выезжавшим в пионерские
лагеря, велели пришивать на вещи подобные метки. У меня до сих пор есть
ситцевый халатик, где, между прочим, на подоле значится: “Виола Тараканова”. А
вторая бирка – это для прачечной. Нет, как здорово все складывается, дело за
малым – найти приемный пункт и порасспрашивать сотрудников. Может, кто знает
эту Королеву Аллу. На всякий случай я поинтересовалась:
– Верочка, а твоя фамилия не Королева? Девушка отложила
ложку и без тени сомнения ответила:
– Думаю, нет.
– Почему?
– Она мне не нравится.
Ну надо же, какой сильный аргумент! Мне, между прочим, тоже
не нравится фамилия Тараканова, но ведь живу же с ней всю жизнь!
Тут в дверь затрезвонили. В нашем доме определенно
невозможно ни на минуту обрести покой. Что еще там случилось?
– Вилка! – завопила с порога Анечка Артюшина, наша соседка
со второго этажа. – Вилочка, она умирает!
Анечка два года назад вышла замуж и вскоре родила девочку
Машеньку. Дочка оказалась шаловливой, бедная Анюта лишилась сна и покоя. Но еще
хуже стало, когда Машка, покачиваясь на толстеньких ножках, начала осваивать
родную квартиру. У Анюты такая же “двушка”, как у нас, но для крохотной Машуни
это огромное пространство, неизведанная целина, полная увлекательных вещей.
Опасности подстерегают ребенка на каждом шагу. Недавно Машка освоила новый
трюк. Она взбирается на стул, потом на стол, идет по нему и… падает вниз, как
перезревшая слива. Теперь, если мы приходим в гости, то, чтобы выпить чаю, надо
сначала снять со стола… стулья. Аня ставит их туда вверх ножками, а обиженная
Машка ходит вокруг и бормочет.
– Няка Мака, няка!
– Правильно, – одобряет ее мать, – нельзя. Молодец Машка.
Но в Машкиной голове добрые материнские наставления не
задерживаются, и каждый день активная девица совершает новые подвиги, и каждый
день Анечка прибегает с воплем:
– Спасите, умирает!
