– Ой, даже не знаю, где, – раздумывала Зина. – Можно у Таньки, правда, у нее дом маленький.
– Надо мясца свежего купить, – не выпускал инициативу старшина.
– Оно нынче дорогое, не укупишь.
– Гроши есть.
Глухов достал бумажник, тоже трофейный, тронул пальцами уголки червонцев. Откуда у старшины деньги, да еще в таком количестве? Цены на продукты просто жуткие, не подступиться. Ходырева охватила такая злость, что, не выдержав, он заматерился сквозь зубы. Личный состав роты снабжался плохо. Объясняли это просто – все идет в Сталинград, где решается судьба войны.
Кормили в основном перловкой и кислой капустой, готовили селедочные щи или непонятный суп из зеленых помидоров. Хлеб привозили издалека, его не хватало, люди ходили голодные. Ходыреву стало противно, что участвует в каком-то воровском пиршестве, хотя он съел всего лишь кусочек хлеба.
– Ну, я пойду.
– Иди, – легко согласился старшина. – Вернешься в роту, не рассказывай, что я тут загулял.
В глазах его читалось другое. Он сожалел, что неосторожно показал деньги, выставил тушенку и колбасу, украденные из ротного котла. Чего там наболтает прыткий сержант? Но Борис твердо заявил:
– Пей – ешь спокойно. Я не стукач.
И презрительно глянул на каптера Аркашу Сомова, рассолодевшего, губастого. Тот стоял рядом с Зиной, жрал ее глазами и расспрашивал о подруге.
– Все будет нормально, – говорила она. – Танька тебе понравится, только сам не теряйся.
– Уж не растеряюсь, – хвалился Сомов. – Я такой.
На сержанта Ходырева они не обращали ни малейшего внимания, будто он пустое место. А между тем, он единственный из всех троих активно воевал, за что снова получил сержантское звание и стал помощником командира взвода. Оказывается, проходимцы ценятся гораздо выше.
Борис медленно шел вдоль улицы, злой и взъерошенный. Сомов, осужденный на два месяца штрафной роты, пришел недели полторы назад. Служил связистом, сбежал с поля боя и едва не угодил под расстрел. Потерянный и заискивающий, он стоял тогда перед Ходыревым и послушно кивал, слушая инструктаж.
– Так точно, товарищ сержант… не подведу… слушаюсь.
Старшина Глухов признал в новичке земляка и взял к себе каптером. Великая должность. В каптерке хранится ротное имущество, часть продуктов, трофеи, личные вещи бойцов. Считай, заведующий складом – сыт, пьян и нос в табаке. За считаные дни Аркаша Сомов преобразился, потухшие глаза приобрели живой блеск, ноги в крепких сапогах ступали уверенно. Он покрикивал на рядовых и перестал есть щи из селедки. Видать, хватало чего получше. Почему везет таким никчемным людям, а сержант Ходырев, воевавший и не прятавшийся за чужие спины, должен слоняться, как неприкаянный?
Борис со злостью вспомнил червонцы, которые доставал без счета старшина. У Ходырева имелось всего двести рублей, на которые ничего не купишь, разве что стакан семечек. С такими невеселыми мыслями Борис уткнулся в обрыв. Село здесь кончалось, внизу расстилалась лесная пойма, виднелись озера, а километрах в двух – голубая лента Волги. Ветер срывал с одинокого тополя желтые листья, они кружились, падали на бревна, сложенные за плетнем. Борис закурил и стал уныло рассуждать, что сам он такой же одинокий, как этот тополь, и дни летят, как сухие листья.
После выхода из окружения Борис сделал попытку уйти из штрафной роты. Он был реабилитирован, получил прежнее сержантское звание и рассчитывал попасть в саперную или инженерную часть. Имел разговор с зампотехом автомобильной роты, тот нуждался в специалисте по электричеству, но попытку решительно пресек капитан Елхов.
– Борька, ты ведь завтра командиром взвода будешь. А у нас взводы, как роты. Какое к черту электричество, я представление на «Отвагу» послал.
Пришлось подчиниться. И с лейтенантом Маневичем сдружился, стал его помощником. Старшина Глухов, по своей хамовитости, сегодня Бориса за человека не посчитал, а во взводе Ходырева уважают. Даже проштрафившиеся офицеры спрашивают совета. А может, притворяются? Борис щелчком подбросил окурок и стал следить, как он падает с высокого обрыва.
– Ей, солдат, есть хочешь? – оторвал его от важного занятия чей-то голос.
За плетнем стоял парень в телогрейке. Порыв ветра закрутил окурок, он ударился о стенку обрыва, заискрил. Ходырев с минуту раздумывал, затем ответил:
– Нет. Мне возвращаться пора.
– Рыба жареная, домашнее винцо… пойдем.
Пришлось согласиться. К чему выламываться, если человек от души приглашает.
В Астраханской области умеют готовить рыбу, здесь она составляет главный продукт питания. В глубокой сковороде лежали целиком караси и лини, тушенные вместе с зеленью, луком и помидорами. Новый знакомый по имени Никита разлил по стаканам яблочное вино. Из-за отсутствия сахара оно оказалось кислым, как уксус. Борис с трудом одолел стакан и набросился на рыбу. Съел линя, за ним карася, поискал хлеб, чтобы макнуть в соус, но хлеба на столе не оказалось.
– Закусывай капустой, – посоветовал Никита, снова наливая кислятину. – Хлеба по двести граммов на карточки получаем, да и то не каждый день.
Капуста надоела в роте, а рыба понравилась. За стол присела мать Никиты, стала расспрашивать о службе. Насчет штрафной роты в селе ходили всякие разговоры, Борис, не спеша, объяснял, что это обычное воинское подразделение, сейчас идет формировка, но вскоре предстоят бои.
Пришла сестра Никиты, Катя, небольшого роста, с хорошеньким подкрашенным лицом. Села напротив, отломила кусочек рыбы, а Ходырев, желая произвести впечатление, рассказал о штурме высоты, боях и успешном выходе из окружения. Врать Борис не умел, хотя немного приукрашивал свои подвиги. Показал трофейные часы, сообщил, что его назначили помкомвзода и представили к медали. Рассказ вызвал неожиданную реакцию. Мать Никиты пустила слезу, жалела Ходырева и назвала его несмышленым дитем. Но если хозяйка говорила от души, то Катя язвительно усмехнулась:
– Вы такой герой, аж сидеть рядом неудобно. А чего же вас патрульные дезертиром называли?
Борис за сегодняшний день натерпелся достаточно. Вначале читала мораль девушка Вера, затем, как на пустое место, смотрела на него торговка Зина, теперь выделывается раскрашенная кукла Катя. Ходырев с достоинством ответил:
– Неприятно слышать такие обидные слова. Я, как помощник командира взвода, имею право на увольнение. Могу показать бумагу с печатью.
– Ой, да брось ты, сынок, – отмахнулась хозяйка. – Хоть бы и самовольно ушел на часок, чего тут страшного?
– Я и говорю, – продолжала добивать самолюбие Бориса красивая Катя, – захотелось пошататься, а тут патруль. Вы не бойтесь, у нас на окраине тихо, патрулей нет.
– Я пойду, – поднялся Борис.
– Куда? Вон рыбка на тарелке недоеденная. Или аппетит пропал?
– Ох, и язва ты Катька, – возмутился Никита. – Поэтому тебя парни бросают.
