Пуля угодила ему в поясницу, он отталкивался от земли, звал на помощь. Ударил еще один выстрел, и наш товарищ затих. Все это происходило на закате. Огромное красное солнце опустилось над холмами, а малиновые облака означали по нашим приметам ветреный день. Жажда сильнее, чем голод. Мы обошлись бы без ужина, но когда старшина не принес воды, все разозлились и оставили без внимания необычно богатую еду: кашу, консервы, сало.
Шмаков отправил на берег вместе со старшиной двух бойцов. Они вернулись лишь под утро. Рассказали, что под обрывом собралось много людей, орудийный огонь не прекращается ночью. Повсюду патрули, и водоносов задержали на целый час для выяснения обстоятельств. Едва не включили в маршевую роту и отпустили благодаря старшине. Полтора десятка фляжек разделили на семьдесят человек, затем на рассвете съели принесенный ужин.
Война началась в восемь утра с дежурного обстрела. Снаряды снова долбили дом, загорелись полы на втором этаже. Чтобы уменьшить пламя, выкидывали из окон остатки мебели. Матрасы и половики еще в первый день снесли в подвал. Половицы продолжали тлеть, распространяя ядовитый дым, но с этим приходилось мириться — тушить было нечем.
Нас пытались атаковать. Делали это странно. Вражеские солдаты то появлялись, то исчезали среди кирпичей, но приближаться не рисковали. Мы открывали огонь, усиливали стрельбу, патроны расходовались в огромном количестве. Когда мы чересчур увлеклись и загнали фрицев в очередной раз в развалины, ударили пушки, пришлось бежать в подвал. Снаряд взорвался на лестничной клетке, погибли два человека, еще несколько были ранены. Шмаков отдал приказ оставить на этажах пулеметчиков и наблюдателей, остальным находиться в подвале.
Мы постигали новую для нас науку городского боя. Уличными боями оборону на нашем участке назвать было нельзя. Улиц вокруг дома просто не осталось. Кирпичные завалы, зубцы стен, несколько одиноких, изрубленных осколками деревьев. С удивлением узнали, что на левом фланге по соседству с нами держит оборону стрелковая рота. Но если у нас имелась возможность дежурить по очереди на этажах и дышать свежим воздухом, то соседи вели самую настоящую подвальную войну.
С закопченными лицами, оборванные, они напоминали мне прочитанную когда-то книгу Короленко «Дети подземелья». Я познакомился с ними и узнал, что к обрыву они добираются через канализационный колодец, минуя зону обстрела под землей. Мы воспользовались этим колодцем и воду доставляли постоянно. Создали бригаду водоносов из трех бойцов постарше, которые приносили также продукты.
«Дети подземелья» крепко цеплялись за свою крепость, я бывал у них и познакомился с командиром, совсем молодым лейтенантом. Имея под рукой подземный ход, они всегда располагали продуктами, принесенными с берега, угощали меня разогретой тушенкой, а самое главное, у них имелась в достатке вода. Лейтенант рассказывал:
— Я из Астрахани. Никогда не думал, что под землей воевать придется. А что, здесь неплохо. Метров пять кирпичей над головой, любой снаряд выдерживают. Может, кроме воды, тушенки поешь?
— Не хочется вас объедать, — солидно отвечал я, но угощение принимал.
Снабжали нас в тот период плохо. Волга простреливалась насквозь. Основную часть боеприпасов и продовольствия доставляли ночами, но и в темноте многочисленные ракеты высвечивали реку. Давали, что имелось в наличии. Мы могли получить сахар и консервы, но не было ни грамма хлеба. Однажды снабженцы с трудом приволокли несколько тюков телогреек. Мы переоделись в них, телогрейки оказались легкими и удобными для быстрого передвижения в доме. Шинели цеплялись полами за металлические прутья, стесняли движение по узким лестницам.
Вскоре серьезное беспокойство стала доставлять вытяжная труба рядом с котельной. Там засели вражеские снайперы и наблюдатели. Наша артиллерия вела огонь из-за Волги, в центре города имелось лишь небольшое количество легких пушек. У немцев батареи стояли на холмах западной окраины города. Они довольно точно обстреливали наши позиции, и мы понимали, что этому помогают наблюдатели.
Когда развалили крышу и часть второго этажа, терпение закончилось. Собрали группу бойцов, Шмаков назначил меня старшим. Комбату Рогожину доложили о предстоящей вылазке, и он приказал ждать саперов. С саперами пришел Георгий Яковлевич Гай.
— Показывай свою трубу, — потребовал он. — Впрочем, я сам вижу.
Кирпичная труба высотой метров двенадцать ничего особенного из себя не представляла. Довольно узкая и неудобная для наблюдателей. Однако ничего лучшего поблизости не было. С нее отлично просматривалась река и наша оборона. Котельную и трубу, которые отмечались на картах, как важный объект, пытались ранее неоднократно отбить. О неудачных атаках свидетельствовали многочисленные мертвые тела. Те, которые к ним поближе, брезгливые германцы убрали. Наши командиры подбирать трупы не торопились. Впрочем, где они были, те командиры? В ста шагах перед нашим домом много дней лежал капитан, судя по званию, комбат или даже полковой командир. Не от хорошей жизни повел он людей в атаку. Его пытались вынести, вплотную к нему лежали несколько тел. Не удалось.
— Что ж вы того капитана не подобрали? — упрекнул нас Гай.
Он разглядел в свой отличный бинокль всю картину боя, его неприятно удивили разлагающиеся у нас под носом трупы. Впрочем, чему удивляться в Сталинграде? Здесь все перевернулось с ног на голову. Дом, в котором мы находились, пытались взять несколько раз, угробили массу народа, а мы отбили его группой из десяти человек, потеряв лишь одного бойца. Правда, за последующие дни потери сильно возросли в связи с артиллерийским обстрелом.
— У меня людей мало, — ответил Павел Шмаков. — Пусть капитан полежит и не обижается.
Сегодняшняя штурмовая группа была также небольшой по составу. Все поняли, что в уличном бою, особенно в ночном, решает не количество. Я опасался: саперный командир начнет лезть в мои дела, но он не рвался командовать штурмом, предоставив действовать мне. Его дело было взорвать трубу.
Подождали до темноты, затем двинулись через развалины. Взлетали осветительные ракеты. По грудам кирпича быстро перемещались черные тени, они искажали видимость. И с нашей стороны, и с немецкой открывали по этим бегущим полосам стрельбу, порой было невозможно отличить стремительные тени деревьев и остатков стен от людей. На полпути капитан Гай остановил саперов. Дальше предстояло действовать моей группе, а затем позвать саперов.
Думаю, что опытного сапера Гая назначили командовать взрывом из-за того, что труба оказалась, как кость в горле. Ее пытались разрушить из «сорокапяток», но кирпичная кладка не поддавалась, а серьезные калибры оставались за Волгой.
Вместе со мной находились Иван Погода, Женя Кушнарев и четверо бойцов. Сколько немцев расположилось в котельной и внутри трубы — неизвестно. Все мы имели автоматы, ползли в легких телогрейках. Кроме того, мы поняли за последние дни, что немцы не очень уверенно чувствуют себя в развалинах. Одно дело — катить на танках под прикрытием авиации и другое — находиться на кладбище разрушенных домов. В отличие от врага, мрачные развалины прибавляли нам злости и решимости.
