Все новобранцы, которые обули необмятые солдатские ботинки, сбили в кровь ступни. Шагать в темноте не могли, кроме того, сторож пообещал горячий суп из вяленой баранины с молодой картошкой и зеленью. От запаха баранины, которая кипела в чугунном котле, я и проснулся.
Парни глотали слюну и поторапливали Кушнарева, который взял на себя приготовление ужина. Дядя Захар смазывал суслиным жиром раны на стертых ногах, а сторож принес ведро помидоров. После горячего супа снова ели арбузы, я уже не удивлялся такому резкому переходу от войны к миру. Из степи дул прохладный ветер, мы сбились вокруг небольшого костра, болтали обо всем понемногу, затем Шмаков приказал мне установить посты. Я это сделал с удовольствием, так как хорошо выспался.
Следующий день оказался тяжелым и едва не закончился гибелью взвода.
Двадцать шестого августа по-прежнему стояла жара, дул ветер, а на небе прибавилось облаков. Хоть бы дождик какой-нибудь! Мы шагали несколько часов подряд. Осталась позади бахча с гостеприимным сторожем. Утром он снова нас накормил, дал в дорогу арбузов. Тащить было несподручно, мы съели их во время первого же привала. Те, кто сбил ноги, шагали босиком. Солдатские ботинки висели через плечо, связанные шнурками. По этой причине двигались по дороге, так как жухлая трава колола босые ступни. Взвод растянулся метров на сто, позади плелись ребята послабее, мы подгоняли их вместе с Женей Кушнаревым.
Он не сменил из-за плоскостопия рваные парусиновые туфли. Гражданская обувь, клетчатая рубашка и винтовка на плече. Кушнареву не требовалась присяга, он уже входил во вкус армейской жизни, командовал отделением, оглядывался внимательно по сторонам.
За долгий путь отступления Шмаков, дядя Захар и я уже приобрели какое-то чутье. Нас встревожили степные галки, те же вороны, только поменьше размером. Они летели большой стаей, то опускаясь, то поднимаясь выше, и кричали. Их спугнули с поля, где они кормились. Удивительно, что мы не услышали звук моторов, а среагировали на птиц. Шмаков принял, как всегда, быстрое и разумное решение.
— Захар Леонтьевич, веди людей вон туда.
Он показывал рукой на промоину, которую пробила в степи талая вода. Глубокий узкий овраг петлял между холмами и мог служить укрытием. Вместе с собой он оставил меня, Кушнарева и Тупикова. Младший лейтенант успел взять у кого-то из парней винтовку. Мы отходили последними, держа наготове оружие.
Вначале показался вездеход разведки, за ним на небольшой скорости прошли несколько грузовиков с брезентовым верхом и пушками на прицепе. Мы успели отбежать от дороги метров двести и залечь среди высокого ковыля, который укрывал нас. Грузовики прошли, установилась тишина.
— Вот черт, откуда они здесь взялись? — спросил младший лейтенант, ни к кому не обращаясь.
Значит, не врали бойцы, которые торопились сдаваться. Мы продолжали наблюдать за дорогой, понимая, что это не передовые части. Немцы всегда пускали вперед танки, а здесь прошла артиллерия. Следом двигалась пехотная часть. Солдаты шагали с непокрытыми головами, каски висели на поясе. Лица завоевателей покрылись пылью, шагали молча, видимо, выдохлись от долгой ходьбы. Всего проследовали четыре ротных колонны. Нам повезло, что их командиры вели роты по дороге, а не спрямляли расстояние, тогда бы они неминуемо наткнулись на нас.
Затем появились бомбардировщики, что удивительно, наши, советские. Одномоторные «СУ-2», с круглым стеклянным колпаком позади пилотской кабины, сбрасывали бомбы и обстреливали колонны из пулеметов. Когда самолеты выходили из пикирования, вел огонь кормовой стрелок из стеклянного колпака. Шесть машин действовали слаженно, я невольно вспоминал уничтожение эшелона под Сталинградом. Тогда напали шесть «Ю-87» и наделали немало бед.
Сейчас успешно мстили наши «сушки». Зенитное прикрытие колонны состояло из счетверенной установки на прицепе. Бомба опрокинула установку, расчет разбежался. Одна из пехотных рот была пулеметной. Двадцать или тридцать современных машингеверов могли бы сорвать атаку деревянных, обтянутых перкалем машин, однако этого не произошло. Пулеметчики разбегались вместе со всеми, унося ноги и оружие. Мы оживленно переговаривались, наблюдая за картиной разгрома, но через несколько минут нам самим пришлось несладко.
Замыкавшее колонну пехотное отделение бежало к оврагу. Как рассказывал потом Захар Леонтьевич, вся группа сидела на краю промоины. У кого-то из ребят не выдержали нервы, они бросились убегать. Бомбардировщики уже закончили работу и возвращались на свой аэродром. Немцам никто не мешал открыть огонь. Сразу погибли двое-трое ребят, остальные припустили еще быстрее. Дядя Захар пытался показать направление, но его не слушали. Упал еще один призывник, второй поднял руки, но тут же получил пулю в живот.
Ребята бежали в нашу сторону. Фрицы, вымещая злость за внезапный налет русской авиации, преследовали их, стреляя на ходу. Шмаков приказал открыть огонь. Три винтовки ударили одновременно, нажал на спусковой крючок и я. Автомат, к которому не привык, бился в руках, блестящие гильзы отлетали в сторону. Чтобы лучше видеть цель, привстал на колено, моему примеру последовал Саня Тупиков. Отделение немецкой пехоты развернулось при первых же наших выстрелах в правильную цепь. Но еще до этого чья-то пуля срезала вражеского унтер-офицера.
Возникло минутное замешательство, цепь залегла. Я посылал очереди, не давая фрицам подняться. Саня Тупиков и Кушнарев стреляли торопливо, дергая затворы, и не успевали прицелиться. Шмаков, закусив губу, держал оружие уверенно, как на стрельбище. Его пули если и не попадали в цель, то летели совсем близко от вражеских солдат. Это вносило растерянность. Вряд ли мы сумели бы долго противостоять опытному пехотному отделению, но появились еще два бомбардировщика «Су-2», эти самолеты стали нашим спасением.
По команде Шмакова мы побежали прочь, уверенные, что родные «сушки» нас не угробят. Такой уверенности у немцев не имелось, и они остались лежать в траве. Догнали своих через километр и побежали вместе. Кушнарева подводило плоскостопие, и он стал отставать.
— Давай винтовку, — предложил я.
— Сам понесу.
Он шагал, вывернув ступни, и сильно хромал. Тем не менее прибавил ходу. Мы потеряли во время неожиданной встречи с немцами еще шесть человек, после чего Шмаков повел взвод южнее. Авторитет командиров отделений Кушнарева и Тупикова вырос. Оба стреляли по врагу, возможно, и без большого успеха, но для первого боя вели себя смело. Я спросил Шмакова, какие записи сделать напротив фамилий выбывших. Опросив ребят, поставили в отношении четверых «погиб в бою», двое стали числиться пропавшими без вести в боевой обстановке.
На следующий день пошел первый дождь за долгое время. Никакого облегчения он не принес. Дул холодный ветер, мы промокли до нитки, ноги разъезжались по мокрой глине. Все же сумели добраться до своих. Комбат Рогожин, выслушав доклад младшего лейтенанта о бомбежке Сталинграда и наших злоключениях, посоветовал:
— Ты, Павел, не слишком болтай. Город разрушили, эшелон уничтожили, да еще эти предатели… вредных слухов и так хватает.
