— Проклятие, Блейз, я не незнакомец! Я
твой муж! Мы знакомы с тех пор, как тебе исполнилось пятнадцать лет, а теперь
тебе уже двадцать! Но если хочешь знать, что ты за женщина, я скажу тебе: ты
пылкая и нежная. Думаешь, Эдмунд никогда не рассказывал мне о тебе? Он не мог
поверить в свою удачу, ибо, хотя его первая жена была мила и любила его, в
постели она оставалась холодной — в отличие от тебя, и Эдмунд не мог не
поделиться со мной своей радостью.
— Вот уж не думала, что мужчины говорят о
таком — за исключением случаев, когда обсуждают других женщин! —
воскликнула Блейз.
— Но разве женщины не обсуждают мужчин,
которых любят, мой ангел? — И он рассмеялся, заметив, как покраснела
Блейз.
Между ними неожиданно расцвела дружба, которая
была более чем очевидна для всех, кто наблюдал за этой парой.
Несмотря на то что Блейз беспокоило
собственное наслаждение более плотской стороной их зарождающихся отношений, она
старательно отгоняла от себя подобные мысли, ибо все чаще обнаруживала, что ей
нравится человек, доставшийся ей в мужья. ;:, Дороти Уиндхем по-прежнему
ставила свечки в фамильной часовне, благодаря Богородицу, которой она неустанно
молилась, прося, чтобы между Блейз и Энтони установился мир, чтобы Блейз
полюбила ее сына, чтобы Тони наконец набрался смелости и сказал жене, что
всегда любил ее, а предсмертное желание Эдмунда было всего лишь его выдумкой.
По-видимому, молитвы Дороти хотя бы отчасти были услышаны. Со временем, должно
быть, будут услышаны они все.
Наблюдая, как ее сестра и Энтони счастливы
друг с другом, Дилайт Морган испытывала такую боль, словно язвы разъедали ее
грудь. Из-за сильных снегопадов, которые сделали дороги почти непроходимыми,
Дилайт была вынуждена оставаться в Риверс-Эдже. Когда мать Энтони предложила ей
перебраться на другой берег реки, к Блайт, Генриетта расплакалась и начала
умолять, чтобы ее дражайшая и единственная подруга во всем мире осталась с ней.
Блейз согласилась, поскольку пока две девушки были рядом, они доставляли ей
меньше хлопот. Кроме того, ей не хотелось, чтобы скорбная и разочарованная
Дилайт отравляла жизнь милой Блайт на последних месяцах беременности.
Однажды, когда на небе впервые за много дней
появилось солнце и воздух стал непривычно теплым для зимы, две девушки рука об
руку прогуливались по саду. Генриетта узнала, что Дилайт еще девственница, хотя
и не лишена любопытства. Дилайт поделилась с ней рассказами своей младшей
сестры Ваноры, которая любила подсматривать за слугами в конюшнях, когда была
еще совсем малышкой. Эти рассказы дали Генриетте понять, что собственная
девственность раздражает Дилайт, и француженка тут же решила сделать слабость
подруги своим преимуществом.
— А ты когда-нибудь видела, как
занимаются любовью слуги? — невинным тоном спросила она.
— О нет! — воскликнула Дилайт,
румянец на щеках которой приобрел багровый оттенок.
— Ты хотела бы видеть, как мужчина с
женщиной делают это? — продолжала искушать подругу мадемуазель
Генриетта. — То же самое, что мог бы сделать с тобой Тони?
— Нет… — испуганно прошептала
Дилайт. — Мне было бы страшно подглядывать. А если меня заметят?
— Ты так и не поймешь, как восхитительна
любовь, пока не увидишь, как кто-нибудь занимается ею или не попробуешь сама, —
уверяла Генриетта. — Знаю, ты бережешь свою девственность для Энтони,
значит, тебе остается только подглядеть за кем-нибудь другим. Тебя никто не
заметит, если ты станешь подглядывать за подругой, Дилайт, — за
мной! — На ее пикантном личике сверкнула коварная улыбка.
— За тобой? — Дилайт не знала,
говорит ли Генриетта серьезно, или подшучивает над ней.
— Да, милочка, за мной! Увы, я выросла
при французском дворе, а там у девушки мало шансов сохранить девственность,
едва ей исполнится двенадцать лет. Но это занятие пришлось мне по душе,
милочка.
— Но если ты не девственница, —
пробормотала потрясенная Дилайт, — разве будет доволен твой будущий муж?
— Он ни о чем не догадается, —
рассмеялась Генриетта. — Мужчины редко бывают наблюдательными. Все, что
нужно девушке, — отбиваться и плакать в первую брачную ночь, а , потом,
когда ее супруг заснет, испачкать заранее припасенной куриной кровью простыни и
бедра — чтобы гордый и простодушный муж увидел это на следующее утро! О, это
так просто, Дилайт! Так отвечай же, ты хотела бы увидеть, как занимаются
любовью?
Прекрасные глаза Дилайт расширились.
— С кем же ты будешь? — в ужасе
прошептала она.
Генриетта захихикала.
— Идем, — велела она, — а пока
ты наблюдаешь за мной, представляй на моем месте себя со своим Тони! —
подхватив спутницу под руку, француженка потащила ее к конюшням.
С минуту Дилайт колебалась, но Генриетта снова
рассмеялась и втащила ее в полутемное строение, где размещались лошади. Им
понадобилось не меньше минуты, чтобы привыкнуть к тусклому свету, но потом,
осмотревшись, Дилайт поняла, что рядом никого нет. Она последовала за
Генриеттой, которая, по-видимому, хорошо ориентировалась в конюшне. В глубине
строения перед ними вдруг появился рослый молодой конюх.
— Бонжур, Джонни, — промурлыкала
Генриетта. — Надеюсь, ты сегодня горяч, как жеребец милорда эрла?
Смотри же, милый, а то я чувствую себя как
кобыла во время первой течки!
— Тогда я не стану разочаровывать вас,
мистрис, — отозвался конюх. — Кто это с вами?
— Сестра графини. Она хочет посмотреть на
нас, Джонни. — Ты ведь не против, милый?
Конюх широко улыбнулся, показывая на редкость
ровные зубы:
— Нет, мистрис, я не против. А может, она
тоже пожелает отведать моего малыша?
— Нет, милый, — решительно возразила
Генриетта. — Моя подруга еще не готова расстаться со своей честью. Она
только понаблюдает за нами, посмотрит, что это такое. — Они ушли в глубину
конюшни, туда, где оказался большой пустой денник, заваленный соломой. —
Стой здесь, в дверях, и смотри, Дилайт, — приказала Генриетта. — И не
забудь предупредить нас, если кого-нибудь заметишь. Не стоит выдавать нашу
маленькую тайну, верно? Иначе мадам Блейз наверняка отошлет тебя домой,
подальше от Тони, и он не сможет сделать с тобой то, что сейчас Джонни сделает
со мной.
