Глава 12
Начался новый, 1526 год. В декабре снег шел
почти каждый день, а в январе ударили морозы. В последний день декабря Нисса
отпраздновала свое трехлетие. Хотя справиться с ней по-прежнему бывало нелегко,
она смирилась с мыслью, что Блейз — ее мать. Под присмотром матери она быстро
овладевала искусством вышивания и несказанно гордилась этим.
— Пожалуй, она будет вышивать не хуже
Блисс и Блайт, — со смехом заметила Блейз однажды вечером, сидя с Тони
перед камином в своей гостиной. — Обидно, когда такая кроха опережает
тебя.
Он рассмеялся в ответ и взял ее за руку.
— Знаешь, она подражает тебе, —
заметил он. — Она пристально наблюдает за тобой, а потом повторяет твои
гримасы, позы, манеру отдавать приказания горничным. Не далее как вчера я
заметил, что Нисса распоряжалась Полли в точности как ты.
— Вот негодница! — воскликнула
Блейз, не зная, сердиться ей или смеяться.
— Она втайне восхищается тобой, —
продолжал Тони, — с той минуты, как ты вернулась домой и как следует
отшлепала ее. Мне казалось, ты напрасно так сделала, но теперь я вижу, что ты
была права.
— Детям нельзя давать волю, Тони, иначе
они вырастают испорченными и непослушными. Пока они знают, что за проступки их
ждут наказания, с ними легче справиться.
Так воспитывала нас мама. Забрав Ниссу из
Эшби, ты стал баловать ее, и она поначалу испугалась, а потом поняла: ей все
позволено. Мне придется еще немало потрудиться, чтобы она стала послушной
девочкой. Впрочем, откуда ты мог знать, что такое случится? Ты ведь мужчина.
— Да, мужчина, который считает дни до
пятого февраля, — спокойно подтвердил он и, поднеся к губам руку Блейз,
поцеловал ее.
Блейз изумленно уставилась на него огромными
глазами.
— Энтони… — Она осеклась.
— Ты больше не питаешь ко мне ненависти,
Блейз. Я знаю.
— Но я не люблю вас, милорд.
— Ты любила Генриха Тюдора? —
спросил он.
— Я была любовницей короля, а тебе
прихожусь женой, — отозвалась Блейз. — Разницу понять нетрудно.
— Но ты отказываешь мне в том, что охотно
позволяла королю, — возразил Энтони.
Блейз глубоко вздохнула. Да, она перестала
пылать ненавистью к Энтони и теперь не знала, какие чувства испытывает к нему.
Она была не так глупа, чтобы негодовать на его невысказанные обвинения. Если им
суждено счастье, надо сказать ему правду.
— Ты ошибаешься, Тони, — я
отдавалась королю не по своей воле. Генрих Тюдор получает все, что ему вздумается,
будь то женщины или владения. Его привлекла моя сдержанность, и он заклеймил
меня, как свою собственность, — так охотник клеймит убитую дичь.
Он ясно дал мне понять, что первого мая я
стану его любовницей. Он велел мне перебраться из покоев Марвуда в большие
комнаты прямо над его спальней. Там имелась внутренняя лестница, и потому он
мог приходить ко мне никем не замеченный. Но я этого не хотела: мне не нужны
были ни король, ни просторные покои, ни сомнительная привилегия быть
королевской любовницей.
— Тогда почему же ты просто не уехала
домой? — спросил Тони.
Блейз рассмеялась.
— Для мужчин все выглядит очень просто!
Да, именно так я и хотела поступить, но разве я могла отвергнуть короля? Я не
была девственницей, защищающей свою честь. И потом он угрожал отнять у меня
Ниссу и отдать се опекуну — Томасу Сеймуру, который безуспешно пытался
соблазнить меня. Терпеть не могу семейство Сеймуров — все они тщеславны. И я
боялась за Ниссу и за ее состояние. У меня не было влиятельных союзников. Пока
я подчинялась королю, Нисса оставалась в безопасности у моих родителей.
Энтони был потрясен — до сих пор он восхищался
королем. Однако подобный шантаж его не удивил. Генрих Тюдор умел превращаться в
самого безжалостного из людей.
— Блейз, мне так жаль! — произнес
он. — Ты была одинока и беспомощна. Мне, как наследнику Эдмунда, следовало
помочь тебе!
— А я сбежала от тебя и твоей
помощи, — откровенно призналась Блейз. — Но подожди, дай мне
закончить. Сначала я уклонялась от домогательств короля, отдаляя неизбежное,
надеясь, что он потеряет ко мне интерес. Но первого мая король не выдержал и
еще днем увел меня к себе в покои на виду у всего двора. Он овладел мною,
положив на стол и подняв юбки. После того я перестала сопротивляться, да и
какой в этом был смысл? Пока я оставалась его покорной возлюбленной, король был
доволен, а моей дочери не угрожали цепкие руки Сеймуров.
Странно, но со временем Гэл начал мне
нравиться. Он жестокий человек, однако он может быть удивительно добрым. Он
остроумен и образован, в нем бездна обаяния. Если не считать нашей первой
близости, он всегда был внимателен ко мне, но никогда, Энтони, —
никогда! — положение, в котором я оказалась, не радовало меня, — она
горько рассмеялась своим двусмысленным словам. — Надеюсь, ты понимаешь,
что я пытаюсь объяснить, Тони. Я не стремилась стать любовницей короля и, будь
у меня выбор, отказалась бы от такой «чести».
Он кивнул.
— Теперь-то я понимаю, каким был
глупцом, — признался он. — Я ведь был уверен, что ты отправилась ко
двору, чтобы привлечь внимание короля. Неужели я ослеп? Ты никогда не сделала
бы ничего подобного. А я немедленно предположил самое худшее, едва узнал, какое
место ты занимаешь в жизни короля.
— Это меня не удивляет, — пожала
плечами Блейз. — Своей сомнительной моралью придворные во многом
отличаются от остальных людей, тех, кто мирно живет себе вдали от дворцов. Ты
же бывал при дворе и знаешь, что там ценят. Вот и ты судил меня по этим меркам.
Блисс всегда досадовала на то, что я не ценю свое положение, ибо она была
убеждена: я просто должна быть без ума оттого, что обрела высшую власть. Она
никогда не понимала по-настоящему, как я несчастна. И все-таки я ни разу не
воспользовалась благосклонностью короля, чтобы моя семья обрела богатство или
власть. За это многие считали меня глупой. Они, меня называли «тихой
любовницей», — она улыбнулась.
— Почему же ты не воспользовалась своим
положением ради блага семьи, Блейз? — полюбопытствовал Энтони, ибо
поведение Блейз и вправду не укладывалось ни в какие рамки.
— Я не стремилась стать любовницей короля,
Энтони.
Но раз уж я стала ею, пользоваться своим телом
как оружием, чтобы заполучить богатства или власть для моей семьи, непорядочно,
какими бы ни были обстоятельства.
— Я был глупцом, — произнес он,
только теперь понимая, как ошибался в ней.
